Энтони Дорр - Стена памяти (сборник)

Возможно, река уже начинает слабеть, замедляется и вспухает. Возможно, из земли уже полезли духи, которые исходят из отверстых могил – тех, что выше, и тех, что ниже теснины, – духи могут исходить и из тонких побегов, коими заканчиваются ветви. Светляки бьются о стекло. А всего печальнее, думает она, мне было бы видеть, как вода лишается быстроты.

Женщина подает старику первую бутылку, он пускает ее, и они смотрят, как ее уносит. Сине-зеленый свет помаргивает в потоке, пока бутылка, поворачиваясь другим боком, набирает ход.

Двадцать тысяч дней и ночей в одном месте; из каждого выпадает и откладывается что-то свое, особенное, наслаивается на то, что выпало из предыдущего, попутно образуя линии на ладонях и боли в позвоночнике. Зародыш, кожура, эндосперм… Что такое семя, как не память в чистом виде, звено, связывающее каждое поколение с теми, которые были прежде?

Бутылка исчезает. Женщина подает старику следующую. Когда он оборачивается к ней лицом, становится видно, что он плачет.

Весь предыдущий опыт говорит ей, что не следует ожидать от всего этого ничего хорошего. Ни от Ли Цина с его сигаретами; ни от школьного учителя с его сомнениями… Их сторона, наша сторона… Впрочем, думает она, может запросто оказаться, что в этом нет ни хорошего, ни плохого. Всякая память любого человека когда-нибудь да окажется под водой. Прогресс – это буря, которая ломает любые крылья.

Женщина наклоняется, вытирает старику глаз большим пальцем. В поток уходит вторая бутылка.

Учитель Ке вытирает нос рукавом.

– Вот такая вот ерунда, – говорит он, – но все же… хорошо-то как, а? Чувство такое, будто вернулась молодость, не правда ли?

Река с журчаньем обтекает их тела, корзину одна за другой покидают бутылки. Старик не спешит. Бутылки светятся, вспыхивают в потоке, плывут к излучине и исчезают. Хранительница семян слушает голос реки, старик посылает по ней свои письма, и оба они стоят в воде, пока не перестают чувствовать, где кончаются их ноги и начинается река.

В этот последний день появляются пятеро или шестеро суровых мужчин с бензопилами – это рабочие, присланные за древесиной. Она валят деревья, распиливают их на бревна полутораметровой длины, бревна грузят на тачки и спускают прыгающие со ступеньки на ступеньку тачки по остаткам лестниц. Катят их по разобранным мостовым мимо подсолнухов и диких огородов, которые хранительница семян устроила во дворах соседей. Они валят дубы, деревья гинкго и три старых сикомора из сада, что позади дома правления. Львов не трогают.

Весь этот день старый учитель не попадается ей на глаза, и она с надеждой начинает думать, что его уже нет – либо ушел вверх по реке какой-нибудь старой горной тропкой, либо уплыл, притулившись в лодке проезжего рыбака и глядя, как мимо проплывают стены теснины. Возможно, она в деревне последняя; возможно, она последняя на всей реке.

Вечером появляются трое полицейских, начинают прочесывать деревню, светят фонариками в окна, цепляя носками ботинок и приподымая брошенные листы фанеры, но спрятаться от них не составляет труда, и вот уже их катер на подводных крыльях отплывает и с ревом устремляется к следующему поселку.

Она расстилает на столе одеяло и высыпает на него семена из коробочек и банок. Вот рутабага, вот баклажан, цветная капуста, капуста белокочанная, салат пак-чой (который тоже есть разновидность капусты)… Просо, каштан, редис. Голос матери: Семена – это сны, которые видят растения, когда спят . Семена большие, размером с монету; семена мелкие, легкие как дыхание. Все туда, все на одеяло. Опустошив все ячейки своего хранилища, она связывает углы одеяла крест-накрест вместе, получается увесистый узел.

Поднимает его, взвешивает на руке: тяжеленький, как ребенок. Солнце тем временем катится вниз, чтобы зайти за ближнюю гору. К этому моменту отводной канал перекрывают и перед плотиной начинает накапливаться вода.

Надеть шерстяную шапку. Жакет. Свои тарелки хранительница семян оставляет на полке шкафа.

В последний раз она спускается по лестницам, выходит на Мост Восхищенных Взглядов и садится на парапет. Дневное тепло, исходящее от камней, греет бедра. Все вокруг сияет.

На крышу дома правления садятся птицы. С реки слышится рокот мотора какого-то судна, и как раз когда оно появляется из-за поворота, женщина оборачивается. За ветровым стеклом рулевой, а рядом Ли Цин, он машет ей рукой (нет, это надо же, какие все-таки смешные на нем очки!).

Она живет в длинном, протянувшемся на целый квартал здании под названием «Дом новых иммигрантов № 606» {88}. У нее квартира из трех комнат, в каждой из которых дверь и окно с рамой без переплета. Стены белые и пустые. Никаких квитанций на квартплату она не получает.

По воскресеньям к ней заходит Ли Цин, пару часиков посидит, попьет пива. Недавно он познакомил с ней Пенни У, разведенку с мягким голосом и тремя родинками, как грибы выросшими у нее на крыле носа. Иногда они приходят вместе с ее сыном, круглолицым девятилетним мальчуганом по имени Дзе. Посидят, поедят тушеных овощей или лапши с ростками фасоли, поговорят ни о чем.

Дзе под столом возит подошвами взад-вперед. Стоящее на полке радио глухо бормочет. Потом Пенни собирает тарелки, относит к раковине, моет и вытирает их, после чего расставляет в буфете.

Дни будто сотканы из сумерек, бестелесные, как тени. Воспоминания, когда нахлынут, подчас бывают неприятны, но неуловимы: они то ли прячутся за дальними пеленами, то ли путаются в нейрофибриллярных клубках {89}. Бывает, она стоит над ванной, полной воды, но не помнит, зачем ее наполняла. Идет налить воды в чайник, а он уже, оказывается, кипит.

Ее семена сохнут, трескаются и умирают в типовом сборном шкафу из ДСП, полученном ею в придачу к квартире. Иногда она на него подолгу смотрит, уставясь на дурно отлакированный фасад, на восемь блестящих ручек, и где-то на задворках сознания начинает шевелиться царапающее чувство, будто она то ли сделала что-то не то, то ли что-то положила не туда, но толком вспомнить ничего не получается.

Ее мать любила повторять, что семена – это звенья цепи, семя не есть начало и не есть конец, но она была не права: семя – это и начало, и конец одновременно – в нем как яйцо будущего растения, так и его гроб. Каждое содержит в себе в сжатом виде целые сады и леса. Однажды, выполняя школьное задание, Дзе принес из школы шесть пенопластовых чашечек, полных торфа. Хранительница семян выдала ему шесть семян магнолии, ярких, как капли крови.

Мальчик пальцем проделывает в каждой чашечке с почвой ямку и бросает туда семена, как маленькие бомбы. Потом эти чашечки ставит у нее на подоконник. Почва. Вода. Свет.