Валери Тонг Куонг - Простишь – не простишь

Меня разбудил телефонный звонок.

– Селеста, нам нужно срочно поговорить. Я должна сказать тебе нечто очень важное. Прямо сейчас.

Мамин голос дребезжал, прерывался. Нет, это не мама, не железная леди, не безупречная Джин, а несчастная испуганная старушка. Похоже, действительно важный разговор. Глянула на часы: четверть седьмого.

За окном – непроглядная тьма.

– Прости, что разбудила тебя так рано. Боялась, что ты уедешь в больницу. А ждать нельзя, пойми!

– Понимаю. Приходи, я сварю кофе.

Через минуту мама пришла, ведь живем через улицу. Я едва успела наскоро умыться и набросить халат. Боже мой, что за спешка? Не поверила своим глазам: не причесана, не накрашена… Явилась в халате поверх пижамы… Никогда ее такой не видела. Как же мама постарела!

– Мамочка, что случилось?

Запыхавшись, она ухватилась за косяк. Испуганно оглядела меня с ног до головы, прошептала:

– Ты становишься похожей на нее…

– На кого? Объясни! Ты меня пугаешь!

– На Маргерит, конечно. Помнишь, нас с тобой долгое время принимали за сестер? Теперь видно, чья ты сестра на самом деле.

Я машинально обернулась, посмотрела на себя в зеркало, что висело в гостиной над камином и виднелось в проеме двери.

Вроде бы каждое утро в него гляжусь. Подкрашиваюсь, накладываю тональный крем и румяна, чтоб немного оживить и подправить собственную помятую физиономию. Вздыхаю, обнаружив новые морщинки на шее и под глазами. Тщательно причесываюсь. Отхожу подальше, встаю на цыпочки, проверяя, не помялись ли юбка и блузка. А сходства с Марго почему-то прежде не замечала.

Мама права. Я похудела, отрастила волосы, зачесываю их и собираю в «хвост». Овал лица изменился. Я правда похорошела. Впервые за последние двадцать лет почувствовала себе красивой.

– И профиль точь-в-точь. Тебе лучше без пухлых щек.

Верно, мама. Мы с Марго – сестры, это ясно как божий день. Собственное преображение меня взволновало, я постаралась успокоиться, начала глубоко дышать.

– Отлично. Но ты не объяснила, что за важный разговор в такую рань.

– Ты давно говорила с Лино?

– Давно. Он сто раз звонил, но я сбрасывала звонки. Если честно, не горю желанием с ним общаться.

Даже думать о нем не хочу. А должна. Он все-таки отец Мило. Вчера сын спросил:

– Когда папа вернется?

Я чуть не произнесла заклятие: «Лино, лучше не возвращайся. Вообще никогда!» Промелькнула такая мысль. На мгновение. Так-то я знаю, что он нужен Мило вопреки всему. Что Мило его любит. Что и сам он любит Мило. Часами твержу как мантру: «Помни, отца и сына разлучать нельзя».

Я стараюсь, работаю над собой, но говорить с ним не могу, не готова. Боюсь неслышного плача мертвого сына. Реквиема нашей погибшей любви. Придушенного вопля сестры, когда большие грубые лапы шарили по ее нежной прозрачной коже.

– Напрасно. Твой муж себя не щадил, повсюду искал Марго, часами всех обзванивал. Мы с ним провели огромную работу. Ради Мило. И ради тебя! Однако то, что удалось узнать, тебе не понравится. Лучше сядь, не то упадешь. Даже не знаю, с чего начать. С того, что было, когда родилась Маргерит, полагаю. За тот период я одна в ответе. Не хотелось тебя в это впутывать, но придется. Слушай, не суди меня слишком строго, попытайся понять. Я ошибалась. Маргерит – дочь Жака, твоего отца. Да-да, ты не ослышалась. Вопреки всему, в чем я тебе призналась. Рудольф невиновен. Хоть я всегда искренне верила, что он ее заделал и сбежал. Этот Гудини несчастный, ничтожный трус, настоял на установлении отцовства по ДНК. Мы с ним недавно пересеклись. Оказывается, господин хороший все это время и в ус не дул, сразу сбросил нас со счетов, ни минуты не сомневался в своей непричастности. Скажу больше. Держись, не свались со стула. Пятно крестом на щеке – случайное совпадение. Не было у него родимых пятен. Просто след от ожога. Он давно сошел. Я как увидела щеку Рудольфа без отметины, чуть не умерла. Меня даже меньше задело его полнейшее равнодушие…

– Маргерит – дочь Жака? Повтори, я что-то никак не пойму.

Спросонья плохо соображала, решила, что мне почудилось, пригрезилось, помстилось. Слуховая галлюцинация? Отголосок кошмарного сна? Но мама настаивала: «Марго – родная твоя сестра, не единоутробная». Я опрокинула чашку, разлила кофе.

– Боже, умоляю, скажи, что ты пошутила, что я оглохла, утешь меня, успокой! Так нельзя. Неужели мы зря страдали, столько лет мучились из-за пустяка? Зачем же ты ее ненавидела, упорно обделяла, обходила, притесняла? А я постоянно пыталась исправить твои промахи, сгладить резкости, восстановить справедливость и не могла… К чему двойные стандарты: мне – все, ей – ничего? Умалчивания, утаивания, давящая тягостная атмосфера. Просто так, да? Потому что вам с папой показалось ? Вам обоим, заметь!

Почти тридцать лет – псу под хвост. Мы с Марго не просили о бесконечном путешествии по бурному морю!

– Селеста, прости, мне так жаль! Мы видим лишь то, что можем, лишь то, что хотим. Правда часто кажется невыносимой. Отсюда искажения, вытеснения. Тогда я считала, что забеременеть от Жака невозможно. Я не пытаюсь оправдаться, я сама в шоке. Прекрасно понимаю, что мое ужасное заблуждение отравило жизнь тебе и Маргерит. Знаешь, я за нее боюсь. Где она сейчас? Жива ли? Я ведь не все тебе рассказала. Мы обнаружили еще один факт, не менее страшный. Лино дозвонился в деканат, заставил их порыться в архивах и выяснил, что все это время твоя сестра нас обманывала. Не получила она высшее образование, окончила только школу. Марго такой же археолог, как я китайский император. Ничего-то у нее нет: ни профессии, ни наград, ни открытий, ни публикаций. Ни стабильного дохода, ни постоянного жилья. Неведомо, получает ли она хоть пособие по безработице… Она выдумала не только беременность. Марго постоянно прикидывалась другим человеком. Зачем? Ей хотелось выжить, добиться любви, уважения, признания… Мне так страшно, Селеста! Что я наделала, что натворила! Как теперь это исправить? Не знаю. Нужно ее найти. Я готова с ней поговорить, все объяснить, попросить прощения. Помоги мне, прошу! Может, мы втроем что-нибудь придумаем, сдвинемся с мертвой точки? Простит ли она меня? Вы обе сможете ли простить?

Я слушала сбивчивый, путаный мамин рассказ, а сама изнемогала от нахлынувших воспоминаний: ярких образов, звуков. Голова трещала, сердце учащенно билось, живот свело. Бедная моя сестренка! Как заразительно она смеялась в детстве… Как радовалась, когда я возвращалась из школы… Мы наливали сок в бокалы и чокались. Повзрослев, она рассказывала о путешествиях, встречах с интересными людьми, приключениях, открытиях, мимолетных бурных романах… Мне казалось, что все ей дается легко, постоянно везет: носится по всему миру, выступает на конференциях, пишет статьи. Что она веселая, обаятельная, энергичная, беззаботная. У нее прекрасное образование, любимое дело, полно друзей. Оказалось, что это ложь, блеф, иллюзия. В действительности у сестры мрачное, одинокое, беспросветное существование. Кроме меня и Мило, никому до нее нет дела. Мы одни ее любим. Чтобы скрыть свою беспомощность и нищету, она выдумывала кражи в аэропорту, болезни, конфликты с начальством на раскопках. Она жила у нас, отдыхала вместе с нами не только ради удовольствия побыть со мной и Мило. Ей просто некуда было деться.