Фрэнк Сарджесон - Избранное

И Сид, по обыкновению погруженный в работу, все же понял Генри и глянул мельком в окно.

— Днем жарища будет адова,— сказал он.

Но попозже в комнату Генри заявился шеф, а он, как на грех, стоит у окна, да еще руки в карманах. А шеф заулыбался — помолодевший, свеженький, чистенький, такой откормленный, и одет с иголочки, воплощенная бодрость, энергия и добродушие — и говорит:

— Ну-с, как сегодня дела в отделе общего права? — и еще шире расплылся в улыбке.— Надеюсь, никто время зря не теряет?

Генри сказал — нет, ничего похожего, просто он глянул, какова погода.

Шеф стер с лица улыбку и высунулся в окно.

— Можно не беспокоиться,— сказал он,— после обеда разгуляется на славу.

В день открытия клуба он тоже играет в теннис. Он спросил Генри, не покровительствует ли его клубу церковь и какой у него разряд. И сказал, надо им за этот сезон как-нибудь сразиться. Ну, а сейчас как подвигается у Генри работа? Вопрос не застал Генри врасплох. Всё в полном порядке, всё оформлено своевременно, никаких упреков от шефа не последовало. Он только и сказал кое-что по мелочам, к примеру: достаньте-ка сейчас все судебные повестки — и — не рассылайте повестки, не спросясь меня.

Рабочий день давно кончился, когда они со всем этим управились. Остальные служащие уже разошлись, Генри с шефом сошли вниз вместе, и шеф предложил подвезти его в своей машине до угла. Пока переходили улицу, Генри думал больше о погоде — и только тогда заметил девчонку на велосипеде, когда шеф схватил его за руку повыше локтя и придержал. Девчонка покачнулась, чуть не упала, но все-таки выровнялась и прокатила мимо, придерживая юбку, и улыбнулась Генри из-под широкополой шляпы.

— Эге! — сказал шеф и ухмыльнулся.— Знаем вас, молодчиков. Ну и какова она?

Генри только и сумел пробормотать что-то невнятное.

о-о-о прошло уже три почти четыре месяца, он считал дни почти половина срока уже прошла о слава богу Но…

А шеф небрежно откинулся на спинку сиденья, правит только одной рукой, ухмыляется до ушей, глаза стали как щелочки, и все поддразнивает.

Знаем вас, молодчиков, сказал он. Не прочь бы и я вернуть мою молодость. Что ж, сказал он, мой совет — валяй в том же духе, пока получаешь удовольствие. Молодость дается только раз.

Проезжая мимо кортов, он сбросил скорость и сказал, они выглядят недурно, потом остановил машину и дал Генри вылезти у самого корта, рядом с церковью на углу. Хоть бы он поехал дальше, так нет же, сидит и смотрит мимо Генри на церковь и все с той же усмешкой присматривается к поучительным надписям; одна гласит: придите, скорбящие и усталые, отдохните душой и молитесь; другая: единственно во Христе спасение; а самая большая: пей вино — и будешь проклят.

— Нет,— все еще усмехаясь, сказал шеф,— с этим я не согласен. Мой старикан содержал кабачок. Ну, до скорого.

И Генри побрел по длинной улице домой и уже не замечал погоду. Если пойдет дождь — что ж, пускай…

сам господь, милосердный господь на его стороне, ведь он должен был в тот день сказать шефу, они слышали, как шеф поднимался по лестнице, такой жуткий грохот почти уже у верхней площадки, и сразу тишина. И ОНА заставила его выйти посмотреть, шеф силится встать, из рассеченной губы кровь, и лицо его все в крови, и одежда, и на ступенях всюду кровь. Он помог шефу подняться, а тот прямо повис на нем, пока не добрел до кресла и не сел, и сказал — пустяки, маленькая авария, возьми денег из ящика и купи мне полдюжины носовых платков, да, и еще крахмальный воротничок, размер четырнадцать. А когда ОНА ушла домой, он был вынужден, да, вынужден, шеф сидел в кресле, губа распухла, кровь подсыхала и меняла цвет, он дочитал письмо, отложил и сказал — немножко неожиданно, а? Но, мистер Стрикленд, я целую неделю ждал, когда смогу вам сказать, и мистер Грэм хочет, чтоб я приступил завтра же. Стало быть, служить у меня не нравится? Как, ну как можно на это ответить? Мистер Стрикленд, сказал он, уверяю вас, я никому никогда не скажу, что видел в вашей конторе. Вот как? А о чем, собственно, речь? Ох, нет, не надо. Я… я… Ну-ну, Грифитс, что такого вы тут видели? Ну… что вы очень редко тут бываете, мистер Стрикленд. И шеф опустил глаза, промокнул платком разбитую губу и высморкался, но, когда поднял голову, все равно улыбался. Ладно, Грифитс, не будем больше об этом. Желаю успеха — и пожал ему руку, и отпустил его, благодарю тебя, господи.

Обед был уже на столе, и отец читал молитву, и мама окликнула — иди скорее. Но, посмотрев на него, сказала — пускай сначала пойдет пригладит волосы, пора бы ему научиться опрятности, пора следить за своей внешностью. А когда он вернулся в столовую, тетя Клара сказала — вечно он раскидывает свои вещи по всей комнате, может, он воображает, что ей делать больше нечего, кроме как за ним прибирать?

— Да ладно,— сказал он.

— Ничего не ладно! — сказала тетя Клара и обозвала его несносным неряхой. Конечно, это не ее забота, но если б его матерью была она…

— Да ладно,— сказал Генри.— Ты же мне не мать.

— Благодарение богу, нет,— сказала она.

— Вот именно,— сказал Генри.

Тетя Клара вздернула голову, сверкнула очками, еще шире раздула и без того широкие ноздри.

— Не смей так со мной разговаривать!

Но отец вдруг хлопнул ладонью по столу.

— Хватит,— сказал он.— Замолчите вы оба.

Тетя Клара чуть не завизжала на него, даже заикаться стала:

— А кто первый начал? Ты ему позволяешь дерзить мне…

Тут мама перебила:

— Клара!!!

Будто из ружья выпалила.

И Арнольд спросил, нельзя ли ему прямо сейчас получить свою порцию пудинга, у него еще полно работы, надо наладить мопед. А Генри сказал — ему кусок в горло не идет, и не надо ему никакого пудинга. Встал, отошел к дивану и лег, но отец заставил его вернуться к столу. Воспитанный человек должен сидеть за столом, пока остальные не кончат обедать, сказал он.

И мать спросила — а почему это ему кусок в горло не идет?

— Потому,— сказал он.

И мать сказала — отвечай как следует, ты уже не маленький. Ну, потому не идет, что он не голоден.

А почему это он не голоден?

Он и сам не знает. Нет, его не тошнит. Ну, если хотите знать, просто он устал.

Это их всех насмешило.

Устал!

Наверно, он воображает себя великим тружеником.

Тетя Клара сказала — вот пришлось бы ему поработать за нее, тогда бы он знал, что значит устать. Даже Арнольд, который обычно его не трогал, и тот вставил словечко. А отец сказал — что ж, если он так устал, что не может играть в теннис, есть дело полегче — пускай прополет клумбы у матери в саду, но сперва поглядим, останутся ли у него на это силы, когда он вытрет посуду, которую вымоет тетя Клара.

И мама опять засмеялась.

Она сказала — не думает она, что он такой уж слабенький, хотя, конечно, чересчур тощий, не мешает нарастить на эти кости немного мяса. Так что будь умницей и доешь обед. В конце концов, тетя Клара немало потрудилась, пока его для тебя готовила.