Лидия Дэвис - Что-то со мной не так (сборник)

Больше, пожалуй, ничего такого, что могло раздражать его с самого начала, я придумать не смогла. Все, что приходило мне в голову, казалось не тем. В любом случае я не собиралась и дальше в этом копаться, поскольку, даже если бы поняла, что с его точки зрения со мной было не так, ничего не смогла бы с этим поделать.

В конце нашего разговора он попытался рассказать мне о том, какие у него интересные планы на лето. Теперь, когда мы уже не будем вместе, он собирался отправиться в Венесуэлу к друзьям, которые проводили какие-то антропологические изыскания в джунглях. Я сказала ему, что не желаю слышать об этом.

Разговаривая по телефону, я потягивала вино, оставшееся от большой вечеринки, которая состоялась у меня накануне. Повесив трубку, немедленно сняла ее снова и сделала серию звонков, а разговаривая, прикончила одну из оставшихся бутылок и начала другую. В этой вино оказалось более сладким, чем в предыдущей, и я его тоже прикончила. Сначала я поговорила с несколькими людьми, жившими здесь же, в городе, потом, когда стало слишком поздно, стала звонить знакомым в Калифорнию, а когда было уже поздно звонить и в Калифорнию, позвонила в Англию кому-то, кто только-только встал с постели и не был слишком расположен разговаривать.

Между звонками я иногда подходила к окну, смотрела на луну, которая находилась в первой четверти, но светила чрезвычайно ярко, думала о нем, и мне в голову пришло: интересно, когда я перестану вспоминать о нем каждый раз, глядя на луну? Причина, почему я подумала о нем, увидев луну, заключалась в том, что в течение первых пяти дней и четырех ночей, которые мы провели вместе, луна прибывала и дошла до фазы полнолуния. Ночи стояли ясные, мы были за городом, где на небо обращаешь больше внимания, и каждую ночь рано или поздно вместе выходили на свежий воздух отчасти для того, чтобы оказаться подальше от некоторых членов наших семей, находившихся в доме, а отчасти просто ради удовольствия побродить по лугу или лесу под лунным светом. Проселок, взбегавший от дома вверх, к лесу, изобиловал корнями и камнями, поэтому, спотыкаясь, мы постоянно сталкивались и все теснее сжимали друг друга в объятиях. Мы говорили о том, как чудесно было бы вынести кровать на луг и лежать на ней под луной.

Когда наступило следующее полнолуние, я уже была в городе и наблюдала за луной из окна своей новой квартиры. Я думала о том, что мы вместе уже месяц и что этот месяц тянулся очень долго. Потом каждый раз в полнолуние, глядя, как лунный свет сияет на густой листве высоких деревьев на заднем дворе, на плоских просмоленных крышах и голых деревьях, а зимой – на заснеженной земле, я думала, что вот прошел еще месяц, иногда они проходили быстро. Иногда медленно. Мне нравилось таким образом вести счет месяцам.

И он, и я, судя по всему, всегда считали время в ожидании того дня, когда снова будем вместе. Это было одной из причин, по которой, как он сказал, дальше так продолжаться не могло. Может, он и прав: еще не поздно, мы станем просто друзьями, и время от времени он будет разговаривать со мной через большое расстояние главным образом о своей работе или о моей работе, и будет давать мне хорошие советы или помогать составить план действий, если возникнет необходимость, и будет называть себя как-нибудь вроде «твой éminence grise [2]».

Когда я закончила обзванивать знакомых, от вина у меня так кружилась голова, что я не смогла бы уснуть, поэтому включила телевизор и стала смотреть какую-то полицейскую драму, какие-то старые комедии положений и под конец шоу о разных необычных людях, живущих в разных концах страны. Выключила телевизор я только в пять часов утра, когда небо уже посветлело, и тут же заснула.

Скажу честно, к тому времени, когда ночь закончилась, меня уже не волновало, что со мной не так. В такой ранний утренний час я обычно выплываю из подобия длинного дока на простор воды, где меня уже не трогают подобные заботы. Но потом, в течение дня, или следующего, или через день, непременно приходит время, когда я снова задаю себе этот трудный вопрос – иногда один раз, иногда снова и снова. Это бесполезный, в сущности, вопрос, поскольку я не тот человек, кто может на него ответить, а все остальные, кто попытается, предложат самые разные ответы, хотя, конечно, все они смогут что-то добавить к правильному ответу. Если вообще существует правильный ответ на подобный вопрос.

Василий был человеком, составленным из множества разных частей, переменчивым, непостоянным, порой амбициозным, порой впадающим в ступор, порой задумчивым, порой нетерпеливым. Он не был человеком привычки, хотя хотел им стать, пытался выработать какие-нибудь привычки, радовался сверх меры, когда обнаруживал нечто, что действительно на какое-то время казалось ему необходимым и обещало превратиться в привычку.

Был период, когда он по вечерам после ужина сидел в своем кресле с подголовником и находил это приятным. Когда-то он получал огромное удовольствие, выкуривая трубку с душистым табаком и размышляя о том, что случилось с ним за день. Но вскоре уже страдал от ветра и не мог усидеть на месте; трубка тоже постепенно вышла у него из обихода: она почему-то постоянно вспыхивала и гасла, и через какое-то время он перестал притворяться, будто праздно о чем-то размышляет.

Несколько месяцев спустя он решил, что пешая прогулка после обеда – тоже распространенное занятие и легко может превратиться в привычку. Много дней в определенный час он выходил из дома и шагал по соседним улицам, успешно культивируя в себе настроение спокойной задумчивости, глядя на ласточек, летавших над рекой, на красные, насыщенные солнцем фасады домов и выводя различные плохо обоснованные научные теории из того, что видел, или пускался в размышления о людях, шедших рядом с ним по улице. Но это тоже не стало у него привычкой: однажды он, к великому своему разочарованию, понял, что все возможные маршруты в часе ходьбы от дома исчерпаны, что ему откровенно надоело ходить и что вместо того, чтобы способствовать укреплению организма, эти прогулки повредили его желудку настолько, что по возвращении домой приходилось лечиться таблетками. Прогулки прекратились, когда к нему неожиданно приехала погостить сестра, и не возобновились по ее отъезде.

Василий стремился к знаниям, тем не менее иногда целыми днями не мог заставить себя сесть за учебу, а забивался в какой-нибудь уголок, словно хотел укрыться от собственного тревожного взгляда, и проводил там уйму времени, склонившись над кроссвордом. Это раздражало его и вгоняло в уныние. Он пытался придать разгадыванию кроссвордов больший вес, представляя его частью системы самосовершенствования. В течение трех дней тренировался разгадывать их на время и в первый день почти полностью разгадал кроссворд за двадцать минут. На следующий день он за двадцать минут разгадал весь кроссворд, а на третий за те же двадцать минут не разгадал почти ни одного слова. В тот день он поменял правила и решил, что будет разгадывать по кроссворду в день независимо от времени, которое на это уйдет. Он отчетливо представлял себе, что наступит день, когда он станет мастером по разгадыванию кроссвордов. Предвкушая его, он завел блокнот и заносил в него все наиболее замысловатые слова, которые регулярно встречались в кроссвордах и которые он тут же забывал, вписав в клеточки, например, стоя: греческая галерея-портик. Таким образом он убеждал себя, что учится чему-то, пусть и из кроссвордов, и в течение нескольких чудесных часов видел связь между своими элементарными склонностями и своими высокими амбициями.