Орхан Памук - Мои странные мысли

Когда в 2006 году разлетелась новость о том, что Кюльтепе и Дуттепе вместе с другими окрестными районами выбраны для масштабного проекта городской перепланировки и что правительством поощряется многоэтажное строительство в этом районе, обитатели квартала были в восторге. Прежде по закону на здешних холмах можно было строить только трех– и четырехэтажные здания. А сейчас разрешили строить двенадцатиэтажные. Люди чувствовали себя так, будто им раздали денег. Такое решение было передано сверху, из Анкары, но все знали, что за всем этим стоит семья Вурал, у которой были близкие связи с правящей Партией справедливости и развития (ПСР), и что почти вся земля на Кюльтепе и Дуттепе принадлежит им. В результате ПСР, которая пользовалась популярностью в этих районах уже давно, приобрела еще больше сторонников на обоих холмах. Паникеры, которые вечно всем были недовольны, замолчали.

Первый ропот протеста послышался от тех, кто снимал жилье на обоих холмах. Когда объявили разрешение на строительство двенадцатиэтажных домов, цены на участки и арендная плата тут же взлетели, и старые арендаторы, вроде жильца из Ризе, которые и раньше еле-еле сводили концы с концами, начали постепенно покидать холмы. Эти люди, годами снимавшие дома на Кюльтепе, чувствовали теперь то же самое, что чувствовал Мевлют, когда ему пришлось уехать из Тарлабаши: у них нет здесь будущего.

Новый закон предусматривал, что участок для каждого из двенадцатиэтажных домов «соберут» из маленьких участков, принадлежавших почти шести десяткам владельцев гедже-конду. В течение года муниципалитет назначил и объявил местонахождение этих участков, которые разделили Дуттепе и Кюльтепе на отдельные районы. Так что старые соседи по гедже-конду, которые в один прекрасный день узнавали, что им предстоит жить в одном многоквартирном доме, начали по вечерам проводить друг у друга собрания и за чаем и сигаретами обсуждать ситуацию. Кроме того, люди выбрали представителей (на эту роль было много желающих), которые должны были взаимодействовать с государством и строителями; и довольно скоро проявились первые разногласия. Мевлют по настоянию Самихи ходил на такие встречи три раза. Вместе с другими присутствовавшими мужчинами он быстро выучил новое для себя слово «рента». Однажды Мевлют поднял руку и рассказал всем собравшимся о том, сколько трудов вложил его покойный отец в то, чтобы построить дом, в котором он, Мевлют, жил сейчас, сколько трудился ради скромного жилища. Однако ему было нелегко участвовать в спорах о процентах и паях, и он отдыхал от этих тревог по ночам, когда ходил по пустынным улицам продавать бузу.

Согласно новому закону местные землевладельцы, которые желали приобрести квартиру в одном из новых высотных домов, прежде всего должны были продать свои участки земли подрядчику. Крупные строительные холдинги Турции попытались вписаться в этот проект, однако компания Хаджи Хамита Вурала, которая хвасталась великолепными отношениями не только с правительством в Анкаре, но и с обитателями района, обошла всех. Так жители холмов принялись захаживать в офис «Вурал Япы», что был на Рыночной улице, чтобы хотя бы через витрину разглядеть макет дома и понять, что их может ждать в будущем, а также начать переговоры о покупке с младшим сыном Хаджи Хамита Вурала.

В большинстве других высоток, которые возникли по всему Стамбулу, право собственности обычно было поделено пополам между строительной компанией и местными землевладельцами. Если группа местных находила себе умелого представителя и действовала дружно, то соотношение иногда поднималось до пятидесяти пяти или даже шестидесяти процентов в пользу землевладельцев. Однако такое случалось очень редко: чаще случалось, что бывшие соседи по гедже-конду теряли свое коллективное преимущество из-за ссор по долям собственности и датам переезда. Мевлют слышал от Сулеймана, неизменно сообщавшего о подобных вещах со всезнающей ухмылкой, что представители некоторых кварталов берут взятки от строительных фирм. Коркут и Сулейман были в курсе всех сплетен, скандалов и торгов и потому, что являлись старинными землевладельцами на Дуттепе, и потому, что были партнерами в строительной компании Хаджи Хамита.

Большинство бывших лачуг гедже-конду уже давно превратилось в трех– четырехэтажные дома, а их владельцы могли жестко торговаться с государством и подрядчиком, особенно если у них было уже официальное право собственности на землю. Но таким, как Мевлют, которые заявляли о своей собственности только на основании бумажки, написанной квартальным мухтаром двадцать четыре года назад, и у которых дом состоял только из одной комнаты (на Кюльтепе таких было еще немало), скорее всего, предстояло уступить строителям.

Еще один спорный момент заключался в том, что аренда временного жилья была очень дорогой: когда дома гедже-конду сносили, строительная фирма была обязана по закону платить за жилье для расселенных до тех пор, пока их новые дома не будут достроены. В некоторых случаях этот срок определялся двумя годами, но, так как за это время новый дом выстроить не успевали, люди часто оставались на улице. Из-за слухов, что гуляли по Стамбулу, землевладельцы на Кюльтепе и Дуттепе решили, что будет безопаснее заключить договор с подрядчиком только после того, как его заключат жители соседнего квартала. Остальные продолжали тянуть время, задерживая таким образом всю стройку, только потому, что полагали, что выгоднее будет подписать договор последними.

Коркут называл подобных хитрецов вредителями и ненавидел их. По его мнению, все они были грязными спекулянтами, которые мешали жить другим и лишали честных дольщиков средств к существованию, гоняясь за лучшим предложением или большей квартирой, чем та, на которую они могли претендовать. Мевлют слышал истории об этих «вредителях», умудрявшихся получить шесть или даже семь квартир в шестнадцати– или семнадцатиэтажном жилом доме, в то время как все остальные получали по две крохотные квартирки. Ловкие переговорщики обычно распродавали новые квартиры, едва получив их, и переезжали в другой город или район, потому что знали – не только государство и подрядчики будут в ярости на вредителей за сорванные сроки, но и их собственные друзья с соседями, отчаявшиеся переехать в новый дом, припомнят им былое. Мевлют знал, что на Октепе, в Зейтин-Бурну и на Фикиртепе такие ловкачи и их бывшие соседи уже доходили до потасовок, а иногда и до холодного оружия. Также поговаривали, что строительные фирмы провоцируют такие конфликты. Мевлют хорошо знал все эти истории, потому что на последней встрече с родственниками Коркут тоже бросил ему: «А ты не лучше всех этих вредителей, Мевлют!»