Герман Кох - Звезда Одессы

Прищурив глаза, я смотрел на вращающиеся крылья ветряка; я искал видимый знак, точное место на лопасти, на которое налетела птица, — короче говоря, следы крови, но крылья вращались слишком быстро.

Между тем люди на террасе давно отвлеклись от несчастной чайки. Они подталкивали друг друга и указывали на Ришарда Х.

Он оставался на том же месте, у столика с двумя женщинами, но низко присел на корточки, так что его глаза оказались на уровне столешницы. Это была поза человека, который ищет укрытия после падения гранаты, — во всяком случае, поза человека, который сознает, что опасность всегда приходит с неожиданной стороны. Ришард Х. вытянул руки вперед, сжав ладони. Между его сжатыми ладонями в ярком солнечном свете сверкал серебром пистолет.

На парковке Макс разразился смехом. Он смеялся так громко, что прохожие останавливались и оборачивались.

— Господи! — икал он, вытирая слезы, выступившие на глазах. — Посмотрел бы ты на себя! Как будто не можешь посрать. Вам лимонад с газом или без?..

И тут Макс расхохотался так, что больше не мог выговорить уже ни слова. Ришард Х. шел, держа руки в карманах, и хмуро смотрел перед собой. Его голова все еще была темно-красной, какой она стала на террасе «Тимбукту».

Макс присел на корточки — в точности как Ришард Х. на террасе, — вытянул руки перед собой и выставил указательный палец, словно пистолет.

— Freeze! — завопил он. — Don’t fucking move or I’ll blow your fucking brains out! [17] Не двигаться! Не шевелиться, черт побери, или я вышибу ваши чертовы мозги! (англ.) Да, это было очень хорошо, но нельзя ли повторить для оператора? Лимонад не попал в кадр.

Мы стояли возле серебристого «мерседеса». Ришард Х. щелкнул, открывая дверцы. Он тоже слегка ухмылялся, но неискренне.

— А ты где встал? — спросил Макс.

Он скользнул взглядом вниз и остановился на моих окровавленных кроссовках.

— Или ты пришел пешком?

Я указал на свою машину, припаркованную через два места от «мерседеса».

— Точно, — сказал Макс.

Он сделал глубокий выдох и снова поднес тыльную сторону руки к залитому слезами лицу. Ришард Х. уселся за руль и надел солнечные очки.

— Мне было бы приятно… — начал я, но в это время у Макса зазвонил мобильник.

Он бросил взгляд на дисплей и только потом поднес телефон к уху.

— Как там, все в порядке? — спросил он.

Он повернулся так, что оказался почти спиной ко мне, и оперся о багажник «мерседеса». Я не двигался с места, хотя и понимал, что Максу неудобно вести откровенный разговор по телефону в моем присутствии. И действительно, он снова повернулся ко мне лицом, посмотрел мне в глаза и прикрыл мобильник рукой.

— Чао, — сказал он и подмигнул мне.

Я помахал Ришарду Х. В зеркальных стеклах его солнечных очков отражались стремительно вращающиеся крылья ветряка, и я не знал, видел ли он меня и ответил ли на мое приветствие.

И тут моя машина не завелась.

Я громко выругался, в третий раз поворачивая ключ зажигания, но под капотом раздался только усталый, постепенно затухающий скрежет, словно издыхающее насекомое потирало лапками. Я почувствовал жжение в глазах и уронил голову на руль. Мне вспомнился тот день — это было не больше года назад, — когда я впервые въехал на этой машине на улицу Пифагора.

Давид только что вернулся домой из школы. Вспоминаю выражение его глаз, устремленных на машину, припаркованную у края тротуара. Он даже не дал себе труда подойти поближе и стоял у нашей двери, держа руки в карманах.

— «Опель», — сказал он.

Голос звучал скорее покорно, чем насмешливо, но было что-то в его тоне, из-за чего название марки вдруг резануло мне по сердцу.

— А что не так с «опелем»? — спросил я.

И сразу пожалел об этом: черт побери, я хорошо знал, что не так с «опелем». Защищая «опель», я еще больше отдалялся от своего сына.

— «Опель» есть у господина Вервурда, — сказал Давид.

Я поднял брови — будто задумался о том, кто такой господин Вервурд. Между тем я просто пытался выиграть время. Господин Вервурд был учителем географии, преподававшим в классе Давида. Он надевал черные носки с коричневыми сандалиями, а книги и бумаги носил в матерчатой сумке с выцветшей надписью, которая напоминала о давней демонстрации в защиту мира. Вместо того чтобы заниматься своим делом и вещать о том, столицей какой страны является Улан-Батор и что за растения разводят в бассейне Миссисипи, он прожужжал им все уши историями о несправедливом отношении к третьему миру и значении ветроэнергетики.

— У Гитлера тоже был «опель», — сказал я, входя позади сына в коридор.

Но это было просто сотрясением воздуха — я видел в кинохронике, как фюрер принимает парад в черном «фольксвагене»-«жуке» с открытой крышей. К тому же мне казалось, что ему больше подошел бы «мерседес».

Давид обернулся. Вид у него все еще было грустным.

— Точно, — сказал он. — И Гитлер здорово оплошал с войной. Во всяком случае, так нас учат в школе.

И теперь, на парковке у Северного пирса Вейк-ан-Зее, я проклял «опель» еще раз, громко, не жалея крепких слов.

Я поднял голову от руля и откинулся назад. В зеркале заднего вида показалось отражение серебристого «мерседеса» с открытой крышей. Почти одновременно я услышал голос Макса.

— Так ты едешь или нет? — крикнул он. — Или предпочитаешь бегать?

По пути в Амстердам я сделал несколько нерешительных попыток воскресить общее прошлое, но Макс нечленораздельным ворчанием дал понять: хотя он может вспомнить названные мной имена одноклассников и учителей, сами они его нисколько не интересуют. Места для пассажиров на заднем сиденье «мерседеса» было в обрез. Я посмотрел на мелькающие мимо дюны, потом на лицо Ришарда Х. в зеркале заднего вида. Ришард Х. явно получал удовольствие от своей спортивной манеры вождения. Прежде чем сделать поворот направо, он полностью уводил машину на левую половину дороги; щебенка так и разлеталась из-под задних колес, когда он при выходе из виража еще сильнее давил на газ.

Сначала я пытался сохранять равновесие на заднем сиденье, упершись одной рукой в боковую стенку, но у «мерседеса» не было задних дверей, а значит, и подлокотников или других выступов, которые могли бы служить опорой. Похоже, машина не была предназначена для перевозки пассажиров сзади, и при очередном повороте я изо всех сил старался сделать так, чтобы меня не швыряло из стороны в сторону.

В жилой зоне Вейк-ан-Зее Ришард Х. сбавил скорость, и я хотел было наклониться вперед, чтобы спросить Макса, как поживает Сильвия, но тут он нажал кнопку на щитке. Из динамиков в дверцах и более мощных колонок в задней полке раздался треск. Мелодия показалась мне смутно знакомой, но я узнал ее только по припеву. «Clowns to the left of me / Jokers to the right / Here I am / Stuck in the middle with you», [18] «Клоуны слева от меня, джокеры справа, я здесь, застрял в середине с тобой» (англ.) . — пел голос, который я пока еще не связывал ни с именем певца, ни с названием группы — лишь с пресловутой сценой из «Бешеных псов», в которой Майкл Мэдсен (Мистер Блондин) включает радио, чтобы под эту песню отрезать ухо у привязанного к стулу полицейского.