Герман Кох - Звезда Одессы

Я прошел еще метров сто и остановился у витрины кондитерской. Пришла мысль о том, что до сих пор я всегда представлял себе Макса Г. без детей: семья и дети — совсем не то, что немедленно приходит в голову, когда Макс закуривает «Мальборо», одетый в свою черную рубашку, или разговаривает по телефону в «мерседесе» с откинутой крышей, который Ришард Х. ведет со скоростью двести тридцать километров в час вдоль Северного морского канала.

Когда Сильвия с девочкой вышли на улицу, я как можно небрежнее пошел им навстречу с «Телеграфом» под мышкой. У девочки было что-то в руке: я сначала не смог разглядеть этот предмет, но, когда они подошли поближе, понял, что она держит шарик йо-йо.

— Сильвия… — сказал я.

Я остановился. Улыбка на моем лице появилась за несколько метров до этого места. И все-таки я не услышал в собственном голосе ни единой нотки беспокойства. В сущности, он не отличался от обычного и содержал именно такое радостное удивление, которое подобает проявлять при случайной встрече.

Сильвия тоже остановилась. Она слегка склонила голову к плечу, прищурилась и посмотрела на меня.

— Фред, — сказал я, приближаясь к ней с протянутой рукой. — Приятель Макса.

Судя по ее лицу, она все еще не вспомнила, кто я такой, но все же пожала мне руку.

— «Столкновение с бездной», — сказал я. — В «Калипсо». Кто-то пытался удрать с твоей сумочкой…

— Погоди, Шерон, — сказала Сильвия девочке, которая потянула мать за руку. — Я разговариваю с дядей.

Посмотрев на меня еще раз, она заулыбалась.

— Курт Штудент, — сказала она.

— Пардон?

— Курт Штудент. Так звали немецкого генерала, который обошел Арденны, чтобы с тыла напасть на французские войска.

Настала моя очередь улыбаться. Курт Штудент не обходил Арденны вокруг, а преодолел их: именно это делало нападение смелым и неожиданным. Глаза Сильвии находились на одной высоте с моими; ей не приходилось смотреть вниз, как на Макса, а мне — вверх. Все-таки утомительно разговаривать с тем, кто выше тебя ростом, но при беседе со слишком высокими женщинами добавляется еще кое-что, а именно взаимное неудобство, будто высокий рост — нечто вроде следа от ожога или шрама: на таких людей стараешься смотреть поменьше.

— Да, — сказал я. — Приятно, что ты это помнишь.

— У меня тоже феноменальная память, — сказала Сильвия. — Макс частенько над этим подтрунивает. Особенно в присутствии других людей. Например, он говорит: «Сильвия, как зовут детей и внуков таких-то и таких-то и когда у них дни рождения?» Я должна назвать всех. И я действительно знаю это, у нас дома нет календаря с днями рождения. Календарь — это я сама. Поэтому, когда Макс в кино завел с тобой разговор о том немецком генерале, я сразу подумала: «Ха, товарищ по несчастью».

Я улыбнулся. Девочка что-то сделала со своим йо-йо, и веревочка безнадежно запуталась; я обнаружил, что уже забыл ее имя. Такова оборотная сторона феноменальной памяти: она хорошо сохраняет давние события, но совершенно не справляется с недавними. Если кто-то подает мне руку и представляется, я забываю его имя в тот момент, когда наши руки разъединяются после приветствия. Я читал, что это связано еще и с проявлением интереса: хорошая память — это когда ты быстро забываешь все, что не представляет интереса. Остается место для вещей, которые могут пригодиться. Скажите на милость, что значит по сравнению со всей совокупностью людей и событий — жизнью и смертью! — чье-то имя?

Я наклонился и присел перед девочкой на корточки.

— Покажи-ка мне, — попросил я.

Девочка сделала протестующий жест и отвернулась от меня, словно испугалась, что я отниму йо-йо.

— Шерон, веди себя хорошо! — сказала Сильвия. — Дядя просто хочет тебе помочь. Господи, что ты опять натворила? Ты можешь хоть с чем-нибудь поиграть и не сломать это через минуту?

— Погоди, Шерон, — сказал я.

Я взялся за веревочку от йо-йо; один конец был зацеплен петлей за средний палец девочки, а на другом болтался шарик. Затренькал мобильный телефон. Сильвия стала рыться в сумочке.

— На улице Бетховена, — слышал я ее голос высоко надо мной, пока распутывал узел веревочки. — Минут через пятнадцать… Или ты хочешь через полчаса?.. О’кей… Пока.

Я уже снова выпрямился и, взяв девочку (Шерон!.. Шерон!.. Шерон!..) за руку, показывал ей, как надо обращаться с йо-йо, чтобы веревочка не запуталась. Судя по тону Сильвии, она только что разговаривала с Максом, но разговор был очень коротким. Так, например, она не сказала: «Угадай, с кем я тут стою?» Я сделал глубокий вдох и вдруг понял, что не знаю, как быть дальше.

— Он еще стоял под душем, — сказала Сильвия, опуская мобильник обратно в рюкзачок.

Я понятия не имел, кому она это сказала: мне или девочке. Потом она взглянула на часы:

— Shit , [25] Черт (англ.) . мне же нужно в банк. Давай, Шерон, попрощайся с дядей и скажи ему спасибо.

Я широко ухмыльнулся и жестом показал, что это ничего не значит и не стоит благодарить меня за такой пустяк, как починка йо-йо. Но это все-таки что-то значило, — правда, я еще не слишком хорошо понимал, что именно. Может быть, это значило: ничто не проходит бесследно, всегда что-то остается — даже от распутывания узлов на веревочке от йо-йо. Было самое время сказать «ну, я пошел», но я промолчал. Я только посмотрел Сильвии в глаза, а потом опустил взгляд к тротуарным плиткам — в страхе, что это выдаст мое нежелание расставаться с ней.

Она уже приняла позу, говорившую о готовности продолжать путь: одна нога была выставлена вперед — в туфле на высоком каблуке, как я заметил только теперь. Сильвия и без того была достаточно высокой (слишком высокой, как, наверное, сказали бы другие), однако для нее, судя по всему, лишний десяток сантиметров не составлял проблемы добавить себе еще роста. Но все же пока она стояла, а не шла.

— Ты живешь поблизости?

Я покачал головой.

— Мне надо было туда, — сказал я, указывая куда-то назад. — По работе.

После этого она спросила, что у меня за работа. И я рассказал.

— Должно быть, у тебя не только феноменальная память, но и ангельское терпение, — заметила она.

Она улыбнулась. Йо-йо на полном ходу, с громким стуком врезался в тротуар; половинки разъединились, одна из них покатилась к водостоку.

— Мама! — закричала девочка.

Я сделал шаг в сторону и вовремя успел остановить подошвой половинку шарика, прежде чем она исчезла под припаркованной машиной. Осторожно подняв ногу, я опустился на корточки.

— Ничего, — сказал я. — Сейчас все приделаем.

Порой тебе удается сделать что-нибудь в два счета, почти всегда — в тот момент, когда на это рассчитываешь меньше всего. Непринужденность можно разыграть, но, если притом изобразить убежденный вид, тебе поверят. Совершив несколько простых действий, я прикрепил половинки йо-йо друг к другу и аккуратно продернул между ними веревочку; на другом конце я сделал новую петельку и надел ее на средний палец девочки, продолжавшей всхлипывать. Я чувствовал себя добрым дядей из книжки с картинками, пусть даже из такой, в которой картинки иллюстрируют не всю историю. Сильвия тяжело вздохнула и снова посмотрела на часы.