Михаил Крикуненко - Планета Райад. Минута ненависти или 60 секунд счастья

Мне известно, что Полозову пришлось здесь нелегко. В один из сезонов дождей он поранил ногу, та долго не заживала. Со всеми проблемами в общине принято обращаться к Великой Шанти, взывая к ее милости. Но когда стало понятно, что и она не поможет, было слишком поздно. Дело дошло до гангрены. Ногу профессору все-таки спасли в госпитале, в Ченнаи. С тех пор он еще яростнее приступил к поискам гена агрессии, видя в этом свое главное жизненное предназначение.

— Я принял свою судьбу, — говорил как-то профессор, — и я уверен — те, кто должен быть в Санвилле, здесь и находятся. Те, кому суждено сюда приехать, обязательно приедут. У каждого из них есть своя причина для поиска Рая на Земле.

— И каждый в этом поиске по-своему одинок, — сказала Ратха тихо, будто сама себе.

Все ждут, когда у старика лопнет череп. Собравшиеся соблюдают тишину, чтобы услышать звук свершения великого таинства. Огонь, словно струны, перебирает мышечные волокна мертвеца, заставляя его горящее тело извиваться страшным танцем в сгустившихся сумерках. Охваченное пламенем лицо корчится гримасами ужаса, словно покойник испытывает невыносимую боль. Но хлопка, символизирующего выход души из тела, все нет. Индусы свято соблюдают, чтобы во время кремации душа человека освободилась и вышла непременно через брахмарандхру — вершину черепа. Индуистская философия рассматривает человеческое существо как сочетание пяти элементов: огня (агни), воды (джала), воздуха (вайу), земли (притхви), эфира (акаша). Когда человек умирает, огонь уходит из его тела, и чтобы восполнить недостающий элемент и помочь душе перейти в мир иной, производится кремация.

Пахнет горелым человеческим мясом вперемешку с благовониями. Обряд выполняет посвященный брахман — индус из соседней деревни. Он льет в огонь и на тело ароматические масла, чтобы покойник лучше горел. Бормочет мантры и молитвы.

Горит канадец, который умер сегодня утром от старости. Перед тем как предать тело огню, его омыли, умастили благовониями и завернули в белый шелковый саван. К месту кремации его принесли на бамбуковых носилках, которые затем тоже бросили в костер. Мы с Кантой почти не знали старика, он был из первого круга лотоса и жил среди привилегированных, в каменном бунгало. Иногда я видел его на утренних медитациях в Серебряном Эллипсе. Говорят, он хорошо знал Шанти, с которой при жизни дружил. К богине Шанти он сейчас и отправляется.

Пламя огромного костра вырывает из закатных сумерек лица санвилльцев, собравшихся вокруг шмашана — места кремации. Огонь должен очистить душу умершего от всего греховного, чтобы ей легче было вращаться в новой сфере загробной жизни, где каждый грех — препятствие на пути к Мокше или вечному блаженству. Шмашан возведен в самом конце левой части пляжа, где заканчиваются владения общины. В Санвилле нет кладбищ. Чтобы не делать религиозных различий в обрядах погребения, всех ушедших в иной мир здесь кремируют по индийским традициям, которые в Санвилле сильно упрощены и демократизированы. Например, женщинам в общине разрешается присутствовать на кремации. Есть и много других послаблений. В Санвилле даже смерть выглядит легче. Здесь отказались от тяжелых, душераздирающих ритуалов, стараясь не заострять внимание на смерти. Здесь не говорят «умер». Говорят — «ушел» к Матери Шанти. Или «уснул» — так говорили еще здешние хиппи. Правда, к погребальному костру — самому древнему из похоронных ритуалов, придуманных человеком, надо привыкнуть. Зрелище не из приятных. Можно было бы, конечно, кремировать покойных в электрических крематориях, но для этого тела надо где-то хранить, а потом отправлять в местные крупные города, где предоставляются такие услуги. Кроме того, в городских крематориях никто не станет контролировать выход души из тела. Не будет рядом единомышленников и соратников, которые проследят, чтобы череп лопнул вовремя.

Чтобы как-то заполнить паузу в ожидании священного хлопка, Лакшми стала говорить:

— Наш друг покидает город Солнца и отправляется к Великой Шанти, которая готова принять его в более совершенном мире. Каждого из нас, кто останется верен своим идеалам, ждут священный костер шмашана, вечное блаженство и любовь Шанти. Он был одним из основателей Санвилля, — Лакшми указала на покойника, охваченного огнем, — и, как никто другой, заслужил Рай своими делами, искренним желанием сделать этот мир лучше. Теперь его земной путь окончен. Мы прощаемся с нашим другом без скорби, потому что для него начинается новая, вечная жизнь, полная радости. Пусть каждый сейчас подумает о своих делах, о мотивах, по которым он находится здесь, и спросит — а я заслуживаю встречи с Великой Шанти?

Как известно, Лакшми следит за тем, чтобы все правильно понимали идеологию города Солнца. Она здесь вроде комиссара. И даже традиционную для Индии процедуру кремации преподносит так, будто шмашан был придуман в Санвилле. На Лакшми по случаю торжественной кремации надета легкая белая туника с большим вырезом, в которой она выглядит довольно легкомысленно. Когда Лакшми наклоняется, становится видна ее загорелая, еще упругая грудь. Для своих сорока пяти Лакшми хорошо сохранилась и этим контрастирует с Хлоей и другими здешними старожилами. Кожа Лакшми не высушена солнцем, а лицо почти не тронуто морщинами и выглядит ухоженным. Волосы она подкрашивает хной, чтобы скрыть седину. Кроме того, они всегда хорошо уложены или забраны в короткий хвост. Лакшми больше похожа на туристку, чем на главного идеолога Санвилля. Может быть, поэтому мне кажется, будто ее призывные речи звучат отдельно от нее самой.

Мы с Кантой смотрим на огонь, пожирающий тело, которое еще утром жило, чувствовало, любило, радовалось, надеялось. Брахман подбрасывает в священный костер ароматные поленья сандала, символизирующие, что сжигают уважаемого человека. Впрочем, дорогой сандал жгут в Санвилле на каждой кремации, не скупясь и не делая разницы между тем, какую ступень «магического» лотоса занимал усопший при жизни. Сандал немного перебивает запах горелого человеческого мяса, который ветер разносит по округе. Мне этот запах хорошо знаком по военным командировкам. Знаком он и Канте. Она старается не смотреть на костер. Это зрелище наверняка напоминает ей войну — кошмар, из-за которого она в результате оказалась здесь.

Череп старика все не лопается, а значит, душа его не может найти выход. Дэниел делает знак. Брахман берет длинную палку и несколькими отработанными движениями разбивает череп, помогая душе выйти. Я заметил, как вздрогнула и отвернулась Канта, когда наконец раздался долгожданный хлопок расколовшегося человеческого черепа. Обряд продолжается часа три. Уже давно растворились в океане последние лучи заката. Индус ворочает палкой, заталкивая обратно вывалившиеся из костра и потому плохо сгоревшие части тела, снова поливая их маслом и благовониями, словно готовит какое-то страшное блюдо. Обычно индусы сжигают своих усопших не полностью. Несгоревшие останки сбрасывают в священный Ганг или другую реку, на берегах которой их потом доедают бродячие собаки. Но в Санвилле такое считается недопустимым и нецивилизованным.