Михаил Крикуненко - Планета Райад. Минута ненависти или 60 секунд счастья

Когда наконец тело канадца превратилось в пепел, брахман голыми руками собрал его и положил в большую глиняную чашу. С рассветом чашу вывезут на лодке самые близкие друзья канадца — такие же, как он, старики, и развеют пепел в океане. Это должны делать родственники, но родственников у канадца нет. Костер шмашана для него — билет в Рай…

Это первая кремация, на которой мы с Кантой присутствуем. Раньше в Санвилле при нас еще никто не умирал. Многочасовая церемония поджаривания трупа мне порядком надоела. Хочется провести время с Кантой, но мы не можем уйти раньше, чем все закончится.

Прошло две недели с тех пор, как мы были у профессора Полозова в гостях, где произошла моя стычка с Дэниелом. На следующий день Канта собралась в Совет общины, как он ее просил. Она надела белое хлопковое платье, которое ей очень идет и так нравится мне. Убрала волосы назад, скрепив их «крабом». Пара выгоревших каштановых прядей выбилась из заколки, сделав Канту еще привлекательнее. Я понимал, что глупо просить ее не ходить. Тем более неизвестно, о чем с ней хотят поговорить. Но чувствовал, что ничем хорошим для нас это не обернется. В черных, как угли, глазах Дэниела я видел какую-то угрозу. Канта понимала мою тревогу, поэтому старалась на меня не смотреть. Мы перекинулись парой ничего не значащих фраз, и она ушла. Это был первый день, который мы с ней провели не вместе с тех пор, как приехали в Санвилль. Меня отправили в море ловить рыбу — помогать местным рыбакам, сотрудничающим с общиной. В лодке со мной оказался Люк. Мы вышли в океан на двух старых рыбацких шлюпках — спаренных, как катамараны. Несмотря на это, шлюпки оказались очень неустойчивыми и постоянно норовили перевернуться. Наша с Люком задача состояла в том, чтобы по команде рыбаков тащить сети в лодки. Я никогда не увлекался рыбалкой и познания об этом занятии имел очень примитивные. У Люка лучше получалось выполнять команды рыбаков. Я же никак не мог поймать ритм, с которым нужно было тянуть сети в лодку, быстро перебирая руками. Через два часа на моих руках появились багровые пузыри. Под палящим солнцем я чувствовал себя муравьем, на которого направили увеличительное стекло. Так мы забавлялись с пацанами в детстве, поджигая насекомых. Повзрослев, я так и не нашел объяснения, зачем мы это делали. Мы никогда не мучили кошек или собак. Их было жалко. Но насекомые так малы, что их страдания казались нам слишком далекими и вызывали лишь любопытство.

Был почти штиль, и лодки разрезали острыми носами невысокие волны. Раз в час мы прерывались, чтобы выпить воды и освежиться. Пустой жестяной банкой я зачерпывал воду из океана и лил себе на голову и тело, чтобы хоть как-то освежиться, но вода была слишком теплая для этого. Купаться далеко от берега рыбаки не советовали, рядом с косяками рыб могли появиться акулы. Коричневые, как отполированное сандаловое дерево, тела индусов проворно сновали по лодке. Действия их были настолько отточены, будто выполняли они какие-то ритуальные танцы, каждое движение которых уже проделывали по миллиону раз. А до них это делали их предки в десяти поколениях на точно таких же лодках. Время в этой точке Планеты остановилось. Рыбаки высматривали макрель, забрасывали сети и отдавали нам с Люком короткие команды на ломаном английском. Мои руки и спина налились свинцом и отказывались работать, но солнце было еще слишком высоко. Горькой усмешкой провел я параллель между собой и рабом, всецело зависящим от положения небесного светила.

Иногда я опускал руки в воду. На несколько секунд это приносило облегчение, но потом соль начинала разъедать кровавые мозоли. Но все это было мелочью по сравнению с другой болью: ревность и обида разъедали мне душу. Весь день я думал о Канте. Меня сжигало дикое одиночество, которое ударило, сбило с ног и накрыло неожиданной, предательской волной. Раскачиваясь в лодке, я ощущал, что почва подо мной ушла и в прямом и переносном смысле. Все, чем я жил эти полтора года, от меня ускользает. Рушится на глазах как размываемый волной песочный замок. Эта мысль не давала мне покоя, как зубная боль. Вдруг я увидел себя со стороны на этот раз не глазами инопланетянина, а просто сидящим в лодке с рыбацкой сетью в руках, стертых в кровь, в компании полуголых индусов и Люка, который, по мнению Ратхи, непременно кого-то убил в своей Франции и теперь скрывается в Санвилле. Я смотрел на свои руки, на рыбацкую сеть, на серебряную макрель, бьющуюся на дне шлюпки, и не понимал, что я тут делаю.

Почему-то вспомнился рыбный ресторанчик на Гоа, в котором я часто заказывал морские деликатесы, и его хозяин Макс с покалеченной акулой ногой. Может, потому, что рядом с нашей лодкой кружила стая барракуд, в своем смертельном танце сгоняя в центр круга стайки мелких рыб. Круг сужался, и хищники нападали на своих жертв. Барракуды охотились, как и мы. Мог ли полтора года назад представить себе я, репортер-стервятник, для которого важнее всего был жареный репортаж, что вернусь в Индию и окажусь в хилой шлюпке, несущей меня в океан с местными рыбаками? И что случится все это из-за девушки, для которой я буду искать земной Рай, саму идею существования которого всегда высмеивал?

Я смотрел на берег и ждал, что Канта вот-вот появится, но ее все не было.

Наконец солнце сдвинулось с мертвой точки и поползло на запад, оставляя на воде желтые блики. В тот день мы поймали много рыбы — это была в основном макрель и сардина. Мы выгрузили улов, часть которого пошла рыбакам, остальное — общине. Искупались, пообедали рисом с лепешками и бананами. Вскоре солнце стало клониться к закату, делая белый песок розовым. Но Канта все не шла.

Я вернулся в нашу комнату в общежитии для новичков. Свет был выключен, но в том, что Канта в комнате, я не сомневался. Я всегда чувствую ее дыхание. И точно могу определить, спит она или нет. Я включил свет. Канта лежала на кровати в позе зародыша, обхватив колени руками. Она всегда так делает, когда ей страшно или одиноко. Я присел рядом. Положил руку ей на бедро. Канта посмотрела на меня — в глазах стояли слезы.

— Что тебе сказали? — спросил я.

Канта не ответила, только положила голову мне на колени. Я стал гладить ее волосы, не торопя с ответом, хорошо зная, что будет лучше, если она расскажет все сама. Через какое-то время Канта произнесла:

— Они предложили мне место во втором круге лотоса. Сказали, я для них перспективная.

— Что же в этом плохого? — спросил я, а грудь сжало тоской: мои худшие предположения оправдывались.

— Только мне, понимаешь? Ты остаешься за третьим кругом, — сказала она.

— Ничего, я и в школе любил сидеть на «камчатке». Мне не привыкать, — пытался шутить я.

— Это еще не все. Теперь мы не будем с тобой работать вместе. Хлоя с Дэниелом предложили мне помогать членам Совета общины.