Аарон Аппельфельд - Цветы тьмы

– Что это с тобой? – спросила Виктория.

– Я спала и ничего не слышала.

– В доме ни души. Девушки бросили большую часть своих шмоток, не хотели их тащить. Жаль.

– А что, русские пришли? – удивленно спросила Марьяна.

– Они уже заняли весь город.

– Страх какой!

– Нечего бояться, – Виктория не забыла своих поучений и в этот ранний утренний час.

– Я только захвачу чемодан – не выдержу без коньяка и сигарет – и пойду, – сказала Марьяна, как будто речь шла просто о перемене мест. Марьяна запихнула в маленький чемоданчик немного одежды, туфли, бутылки и сигареты. Рюкзак Хуго был уже готов.

– Мне не требуется ничего больше, это именно то, что нужно, – говорила Марьяна обычным своим голосом.

Заведение вдруг стало похоже на большое тело, которого лишили души. Виктория поторопила Сильвию:

– Этот дом полон нечисти, пошли отсюда побыстрее.

Небо было высоким и голубым, свет ярким и ослепительным. Все дни заточения в чулане Хуго рисовал себе освобождение как безостановочный окрыленный бег. А сейчас он, тяжело шагая, плелся вслед за Марьяной.

– Жалко, что мы не встали раньше, – сказала Марьяна, резко сворачивая по направлению к роще.

Роща была негустой, и низкие деревья почти не скрывали их с Марьяной. Не чувствуя себя в безопасности, она сменила направление и в конце концов уселась под деревом и сказала:

– Нужно отыскать место поукромнее. Здесь все на виду.

Хуго знал, что скоро она вытащит из чемодана бутылку, глотнет, и ее настроение улучшится.

– Тебе не холодно? – спросила она, дрожа.

– Нет.

Хуго понравились наклон ее головы и вопрос, который за этим последовал. Теплота ее тела и аромат духов все еще обволакивали его. Он взял ее за руку и поцеловал ее. Марьяна улыбнулась, достала бутылку из чемодана, сделала глоток и сказала:

– Небо красивое, правда?

Он впервые увидел ее красоту при свете дня и был поражен.

– Нам нужно найти дом, без дома прожить нельзя. В монастырь мы не пойдем. В монастыре трудятся, как рабы, и все время молятся. Я Бога люблю, но у меня нет желания все время молиться.

Она бормотала это, а Хуго внимательно вслушивался. В этих бормотаниях всегда звучали ее сокровенные желания, и они были большей частью фантазиями, не имевшими ничего общего с реальностью. Сейчас он мог следить за ними, поскольку она говорила медленно, то грустно, то радостно, а в конце подвела для самой себя итог:

– Довольно я страдала, а теперь стану жить на природе, только я и Хуго. Ты меня понимаешь, правда ведь? – обратилась она к нему.

– Кажется, да, – осторожно отвечал Хуго.

– А ты не сомневайся, миленький.

Хуго не ожидал такого ответа и рассмеялся.

– Да будет тебе известно, нерешительность работает против нас!

Они были уже за городом, среди белоснежных полей. Отсюда Хуго была видна белая церковь, водонапорная башня и несколько незнакомых ему зданий. Проведенные в чулане месяцы отдалили его от любимого им города, и теперь при виде окраин ему вспомнились длинные прогулки вместе с папой вдоль реки, по закоулкам рынка и по потаенным местам, известным только его отцу.

Марьяна как будто почувствовала его мысли и сказала: „Мы всегда будем вместе“, обняла его и прижалась губами к его рту. Он тут же ощутил прикосновение ее языка и запах коньяка.

Они могли бы еще долго так сидеть, наслаждаясь видом и радующей их обоих близостью, но вдруг издалека послышался непонятный шум то ли трактора, то ли танка, застрявшего и не могущего снова сдвинуться с места. Этот шум одним махом нарушил охватившее их чувство близости.

– Мы должны идти дальше, – сказала Марьяна и встала. – Нельзя лениться.

И они молча двинулись дальше. Внезапно перед его глазами предстал чулан, соломенная подстилка, овечьи шкуры и ворох Марьяниной одежды. В течение года с половиной там жило его воображение. Часами он с болью ожидал ее прихода, а когда она появлялась в дверях, отчаяние развеивалось, как туман.

– Странно, – вырвалось у него изо рта.

– Что странно, дружок?

– Яркий свет и небо, – отчего-то ответил он.

– Это знак того, что Бог бережет нас.

Когда Марьяна попивает из бутылки, она иногда произносит фразы, в которых либо нет логики, либо логика искажена, но всегда звучит интонация возбуждения и изумления. Иногда она изобретает словосочетание или образное выражение, поражающее Хуго своим блеском. Раз, выпив полбутылки и с трудом соображая, она сказала ему:

– Чтоб ты знал, Бог во всем тебе, даже в пупке.

Брели они себе, и тут появился крестьянин и остановился напротив них. Марьяна вздрогнула, но тут же оправилась от испуга и спросила:

– Русские уже пришли?

– Они в окрестностях города.

– А когда сюда придут?

– Сегодня, видать, – ответил крестьянин приглушенным голосом.

– У нас немного времени осталось, – сказала Марьяна, невольно выдав свой страх.

Вдруг крестьянин уставился на нее пристальнее и спросил:

– А ты не Марьяна случаем?

– Ошибаешься, – сразу ответила она.

– А я решил, ты Марьяна.

– Люди иногда ошибаются.

– А это твой сын?

– Конечно, разве не видать, что он мой сын?

– Человеку свойственно ошибаться, – ответил он и отвел от них взгляд.

– Черти в любом месте водятся, – сказала Марьяна, когда они отошли подальше.

Теперь Хуго понимал, что все женщины, жившие в заведении, принимавшие немцев в своих комнатах и развлекавшиеся с ними по ночам, находятся в смертельной опасности. В своем воображении он лелеял мысль, что Марьяна не относится к их числу. Она лишь притворялась такой. Втайне же была всегда его, а сейчас она его целиком.

Пока что они нашли прибежище в амбаре, заброшенном, но хотя бы с крышей. Марьяна расстелила на земле свою косынку и разложила на ней маленькую бутылку ликера и шоколадное печенье из хозяйкиных запасов. Хуго попробовал ликер, и ему понравилось.

Солнце стояло теперь высоко в небе, и снег сиял вовсю, отражая его свет. Когда они отправлялись кататься в Карпатские горы, мама обязательно заставляла всех надевать солнечные очки. Он слышал ее голос, предостерегающий и требовательный.

По окончании их странной трапезы Марьяна закурила сигарету и сказала:

– Странно, все радуются, что война закончилась, и только я одна боюсь.

– Чего ты боишься?

– Русских боюсь, они ведь фанатики. Всех, кто общался с немцами, они убивают. Странно как, жизнь не так уж важна для меня, а страх все же остался.

– Мы улизнем от них, – ответил Хуго, желая приободрить ее.

– Я не жалуюсь. Мне сейчас хорошо. Таким ночам, когда я сплю одна или с тобою, просто нет цены. Все эти годы, с самой юности, мне из ночи в ночь приходилось трудиться, как рабыне.

– Я буду о тебе заботиться, – сказал Хуго и заглянул ей в глаза.