Array Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 06

Бежим дальше. Чувствую, что мы заходим уже за пределы полосы наступления не только роты, но и батальона. Круто повернув, направляемся обратно к роте. И что же видим? На моем командном пункте, как ни в чем не бывало, стоит комбат с группой в 5–6 человек и рацией. С еще не остывшим автоматом медленно подхожу к нему. Если бы передо мною стоял струсивший подчиненный, я бы знал, что делать. Но передо мной стоял комбат, старший и непосредственный мой военачальник. От возмущения все внутри клокотало и распирало грудь. Сдавленным голосом я сказал, что искал их, даже напоролся на немцев. «А я знаю», — невозмутимо ответил он и продолжал стоять как статуя. Я медленно отошел от него, отбросив уставные правила субординации.

Нет необходимости описывать многие стычки в течение ночи на промежуточных рубежах: перестрелки, перебежки, ожидания, броски. Это была обыкновенная работа, тяжёлая работа, в непрерывном напряжении и ожидании «своей» пули или осколка. Но глубоко в душе, как огарочек свечи перед маленькой иконкой, брезжила надежда.

Без особых усилий и потерь мы заняли несколько высот и хуторов. А ранним утром захватили половину большой деревни, рассеченную по длине рокадной дорогой надвое: западная половина удерживалась немцами, восточная взята нами. Из-за сильного фронтального обстрела рота остановилась на левом краю деревни у группы хозяйственных построек. В расположение роты неожиданно прибыли три «тридцатьчетвёрки». Перед общей атакой танкисты с большой неохотой садились в свои стальные гробы. Да и как не защемить сердцу, когда на их и на наших глазах столько танков сгорело.

Сильные и продолжительные взрывы слышались на правом фланге за высоким бугром, где кончалась деревня. Как потом выяснилось, значительная часть нашего первого батальона с майором Ивановым погибла от огня наших «катюш» и дивизионных орудий. Комбат погиб в танке, там же погиб и командир первой роты — форсистый парень, знакомый мне по запасному полку, из которого мы прибыли в разное время. Какая у него была красивая жена! У меня духу не хватало приблизиться к ней…

В грохоте орудийных залпов, пулемётной и автоматной трескотни мы не заметили и не услышали гула самолетов. Неожиданно на наши головы стали падать бомбы. В эти минуты я получил приказ от командира полка, устроившегося в кирпичном подвале дома — видимо, зажиточного крестьянина, — оседлать одним взводом дорогу для отражения атаки «тигров».

Под разрывами снарядов я со своим взводом добежал до назначенного места. Быстро вернулся и получил приказ выбить немцев с противоположной стороны и наступать дальше. Развернув два взвода, я ринулся в атаку сквозь адский огонь. Не увидев движения «тигров» с юга, на свой риск махнул рукой командиру третьего взвода, давая понять, чтобы взвод покинул рокаду и присоединился к нам.

Когда рота перемахнула рокаду и завязала бой в западной части деревни, нам быстро удалось расправиться с немцами. Вырвавшись из этого ада, я оглянулся назад — и что же? Наши доблестные тыловые крысы, спасая свои шкуры за два-три километра от передовой линии, подавали нашим летчикам сигналы белыми ракетами, на что не имели права. Согласно приказу командира дивизии, передний край обозначался белыми ракетами, которые могли подавать только командиры рот. И тут я впервые взглянул на голубое небо. Большой косяк бомбардировщиков шёл прямо на деревню, окутанную дымом и огнем. Я тут же белой ракетой указал на передний край, спасая тем самым остальные роты, добивавшие немцев в избах и на огородах.

У большого сарая, стоявшего в отдалении от деревни, завязался бой с успевшими отступить из деревни немцами. Когда я с ячейкой управления подбежал к нему, немцы стволом пулемета вышибли доски фронтона сарая и начали стрелять через наши головы в другие цепи наступающих. Мою группу и фланги роты они не могли достать огнём — заслоняли стены сарая. Мы прижались к стене. Мне ничего другого не оставалось, как уничтожить пулемёт гранатой. Обычным броском результата не только не добьёшься, но и погибнешь. Я взял в руки гранату РГД, а нe «лимонку», обладавшую большей убойной силой, встряхнул, как положено, запал зашипел (солдаты верили в меня, поэтому, не дрогнув, смотрели на шипящую в моей руке смерть), подержал в руке три-четыре секунды и бросил через голову в только что сделанный пролом, где она и разорвалась. Нас осыпало мелкими щепками и пылью. Пулемёт замолк. Мы вдоль довольно длинной стены сарая побежали к двери, находившейся в другом торце. Из двери выскочил растерявшийся молодой немецкий офицер, которого я срезал автоматной очередью. Растерявшихся и, видимо, оглушенных солдат уничтожили мои молодцы. Из руки офицера выпал охотничий рожок, которым он подавал сигналы к бою. Кончик рожка смахивал на красного цвета соску, надеваемую при кормлении ребенка на горлышко бутылки. С детским любопытством я поднял его.

Остальную часть дня мы двигались вперёд, не встречая серьезного сопротивления…

К исходу дня показался сильно укрепленный хутор: проволочное заграждение в четыре кола, мощное минное поле, с которого, когда его впоследствии преодолели, немцы не успели убрать щиты с надписями «Мины», и легкий танк справа. Внутри всё похолодело. Как брать? Не помню, на какой стадии наступления мне передали пулеметный взвод. Молодцы, ребята, они неотступно следовали за нами. Я даже не всегда успевал ставить им боевые задачи на подавление огневых точек. Командир взвода самостоятельно командовал пулемётными расчетами исходя из боевой обстановки, преимущественно на одном из флангов. Спасибо ему!

Большим недостатком в нашей боевой подготовке было раздельное обучение на тактических занятиях с приданными и поддерживающими подразделениями, особенно в период завершающей подготовки к предстоящим боям. Считаю целесообразным в Боевом уставе предусмотреть отработку ответственного взаимодействия, связывая воедино огневую мощь. Отсутствие навыков быть вместе приводит к никудышным, а зачастую печальным результатам. Формализм, фигурирующий в Уставе, дополняемый инструкциями и боевыми приказами, неспособны заменить живое общение и повышение личной ответственности. Переподчинение же в ходе боя тем более не даёт желаемых результатов.

Притаившаяся смерть поджидала нас. Немцы не стреляли, желая ближе подпустить. Получен приказ командира полка о взятии укрепленного хутора. Вижу, как раненый солдат, опираясь на локоть, машет мне рукой, прося помощи. Жестокая необходимость наступившего момента не позволила сделать этого: пошлю двоих, поползут пятеро — расслабится внимание у остальных, всё это может внести разлад в боевой настрой перед атакой. Натянутую тетиву нельзя ослаблять. Сзади идут санитары, перевяжут. Если мы успешно атакуем, то перевяжем сами. Хуже будет, если нас всех здесь уложат. Рота оценила ситуацию и прекрасно поняла важность момента и моё молчаливое решение. Обе стороны открыли интенсивный огонь. Бронебойщики подбили лёгкий танк, пулеметчики подавили наиболее опасные огневые точки. В эти минуты неожиданно появились штурмовики, хорошо сработавшие и нас не задевшие. Для пехоты они — Божья благодать. Запылал дом, подавлены немцы, замер танк. Спасибо, братцы-штурмовики!