Анна Матвеева - Завидное чувство Веры Стениной

Самолёт тем временем подрулил к рукаву и уткнулся в него мордой, как лошадь в кормушку. Люди поспешно забирали свои вещи, стремясь как можно скорее покинуть опасную машину.

— Женька, запиши мой адрес, — сказала вдруг Даша. — Я тебе ссылку кину на мою страничку. И фотку пришлю.

У Евгении было то, что французы называют «savoir fair» — интуитивная способность поступать в любой ситуации правильно. Вот и сейчас она знала, что не должна отказываться, — даже при том, что продолжать это знакомство ей не хотелось и она с удовольствием оставила бы его в самолёте навсегда. Это как в кино — вдруг появляется не слишком симпатичный и малоинтересный зрителю персонаж, но он зачем-то нужен режиссёру, и только потом выясняется, что на нём держалась важная сюжетная линия: лежала на нём, как балкон на каменных плечах атланта.

Даша уже диктовала мейл, используя неповторимую русскую транскрипцию:

— S как доллар, i с точечкой, V галочкой, Е как наша Е…

Евгения поблагодарила Дашу, но та не спешила прощаться:

— Ты сама-то с какого города? Екатеринбург? Дык мы с тобой почти землячки. Я-то с Оренбурга. Сейчас в Москве живу, но полечу прямо домой, к родителям. Отец у меня болеет, рак простаты, а от братьев никакой помощи…

Евгения оторопела, не зная, что сказать. Она каждый раз терялась, когда малознакомые люди начинали вдруг рассказывать о себе интимные вещи. Мама Юлька, преспокойно раскрывавшая душу и кошелёк перед каждым, кто попросит, объясняла это комплексами, но Евгения с ней не соглашалась. Ей нравилось упрямое молчание тёти Веры Стениной, скрытной и временами болезненно застенчивой. Тётя Вера отказывалась обсуждать как свои романы, так и свои болезни (все знают, что у женщин по достижении определённого возраста первое плавно перетекает во второе), и за годы, проведённые рядом с ней, Евгения ни разу не видела её голой. Мама Юлька, та, напротив, с удовольствием разгуливала по дому в одних трусах — отучил её от этой привычки только Ереваныч, сам, впрочем, в любую погоду спавший нагишом. Евгения пару раз имела несчастье случайно застать его в спальне частично сбросившим одеяло — пусть она и не увидела Это Самое, всё равно зрелище совершенно голого мужчины, густо покрытого шерстью, показалось ей до того отвратительным, что она всерьёз решила остаться девственницей. Или же заранее договориться с будущим мужем, что у него не будет волос на теле — если только совсем чуть-чуть. Парижская подружка наверняка высмеяла бы подобные мысли — у прошлогоднего любовника Люс, частенько остававшегося в квартире с ночёвкой, густые чёрные волосы росли на груди в виде креста, и он носил этот крест с явной гордостью. К счастью, Евгении хватало сдержанности не обсуждать с Люс свои планы на личную жизнь. Для откровенных разговоров годилась только Лара.

Очередь наконец тронулась, и все пошли к выходу. Евгения вежливо попрощалась со стюардессами, и Яна, кивнув ей, перевела взгляд на Дашу, идущую следом такой же точно походкой.

— Запомни этих девчонок! — шепнула Яна другой стюардессе, не переставая обворожительно улыбаться, прощаясь с пассажиропотоком. — Я потом тебе кое-что про них расскажу.

Яна была дочерью, сестрой и женой охотника — к счастью, не одного и того же, а трёх совершенно разных и к тому же дружных между собой мужчин. Вот почему эта миловидная стюардесса была так внимательна к любым событиям, которые происходили вокруг, — в самолёте она замечала непристёгнутый ремень или припрятанный, но включённый плеер так же неизбежно, как её отец, брат и муж видели притаившегося в траве глухаря или замершего, как меломан в опере, зайца.

Евгения стояла в очереди на паспортный контроль, подпинывая ногой портфель-фугу. Он был слишком тяжёлый, и менее лояльная авиакомпания потребовала бы сдать его в багаж. Зимой, в первом классе гимназии, Евгения точно так же пинала перед собой школьную сумку: сумка была ярко-жёлтая, с гигантским красным цветком и ехала по снегу, как по лыжне. Даша стояла в соседней очереди и слушала музыку в наушниках так громко, что вместе с нею вынужденно наслаждались и все вокруг.

Вот тогда Яна и сказала подруге:

— Эти девчонки — сёстры! Только одна высокая, а другая — низенькая.

Провидение, звёзды, судьба, случай, удача, рок и фатум дружным коллективом работали для того, чтобы Евгения могла познакомиться со своей сводной младшей сестрой из Оренбурга, но никто, кроме наблюдательной стюардессы, питавшей пристрастие к уменьшительно-ласкательным суффиксам и не возражавшей против дроби в тушке рябчика, даже если та попадала прямиком в пломбу, не заметил сходства обеих девушек. В первую очередь его не заметили сами девушки — мы не знаем, как выглядим со стороны, а накладные ресницы и грубые манеры скрывают похожие черты не хуже заносчивой брезгливости и привычки держать в тайне истинно глубокие чувства. К счастью, Евгения записала Дашин мейл, так что у провидения оставалась надежда на то, что дитя Саши и той, что моложе, из Оренбурга сможет продолжить общение с внебрачной дочерью мужчины-мечты.

Но сюрпризы на том не закончились — Евгению поджидала ещё одна встреча, которая и привела её в конце концов к слезам и отчаянию. С помощью турбулентности и Даши провидение, звёзды, случай, рок, фатум и судьба лишь только разминались, а настоящее веселье должно было явиться с началом второго акта.

Точнее, рейса.

До вылета в Екатеринбург оставалось больше двух часов, но Евгения уже сидела перед указанным в посадочном талоне выходом — она всегда приходила на указанные встречи загодя, терпеть не могла, когда опаздывают и вообще старалась быть пунктуальной во всём, тем более что это не так уж сложно.

Читать не хотелось, Хандке бесполезным грузом лежал в портфеле. От скуки Евгения принялась наблюдать за людьми, которые сидели в соседних креслах.

Слева от Евгении — пожилая женщина с шишковатыми, как имбирные корни, руками. Лицо в глубоких морщинах — на правой щеке они перекрещивались, точно линии для игры в «крестики-нолики». Тёмное пальто, парик, старомодная внешность (чудесный Ларин вариант этого слова — «старомордая»). У ног женщины лежал упакованный в плотную бумагу багет. Постер? Картина? Жаль, что нельзя спросить — Евгения не любила, когда незнакомые люди проявляют любопытство, и поэтому не разрешала этого себе самой. Она была очень молода и верила в то, что можно быть последовательной во всём.

Глядя на упакованную картину, Евгения вспоминала прошлогодний разговор тёти Веры с мамой, тот, что подслушала случайно. В саду нового Ереванычева поместья, неподалёку от домика для гостей, который хозяин туманно обещал отдать когда-нибудь Евгении, стояла нарядная беседка, увитая плющом. Осенью этот плющ пламенел не хуже своих собратьев откуда-нибудь из Новой Англии — Евгения вдоволь нагляделась на такие в Америке. Тогда, в самом начале лета, плющ только входил в силу, но кое-где уже захватил территорию целиком.