Кейт Аткинсон - Человеческий крокет

В первую брачную ночь предо мною забрезжило, что он за человек, этот мужчина, за которого я вышла. Но о том я не пророню ни слова, скажу лишь, что обучен он был разным ухищрениям, какие неведомы и самому диаволу. И кое-каким иным. И забрезжило предо мною, какого сорта людей призывал он к королевскому своему дворику, — чем более развращены и испорчены были они, тем благосклоннее был к ним мой господин. Они потворствовали всякому его капризу и восхваляли его особу, отчего пухла она, как надутая жаба.

Что же до леди Маргарет… Сэр Фрэнсис уверял, будто он ее опекает, и однако ни одна бумага о том не свидетельствовала, ни единое записанное слово и ни единая буква не удостоверяли ее родословия. Говорил он, что леди Маргарет — внебрачное дитя его покойного брата Томаса, но ходили слухи, что он сам зачал ее во грехе. Ходили также слухи (сия Богом забытая земля полнилась слухами), что отношения его с леди Маргарет от опекунских были далеки.

Что ни возьми, я ожидала совсем иного.

Я застала господина моего и его так называемую подопечную в позах, не выдающих кровного родства, если, разумеется, в сем краю не в обычае подобная близость «дядьев» и «племянниц». Леди Маргарет я полагала лукавой особой, никогда не глядела она мне в глаза, лишь скромненько отвешивала книксены, «да, миледи», «нет, миледи». Но я была чересчур к ней строга, ибо ей едва минуло шестнадцать, почти ребенок и такая же пленница.

У нее, как у отпрысков королевского рода, имелся наставник, и говорила она на трех языках, и пела весьма красиво. Наставник моей леди Маргарет, господин Шекспир, составил для сэра Фрэнсиса свадебную песнь, в коей, по обыкновению своему, превозносил моего господина без меры. Для любой женщины губительно общество господ подобного сорта.

Мы впервые встретились однажды весенним утром, когда я гуляла по лесу. Он ехал верхом на черном пони, и сошел с тропинки, и спешился, дабы дать мне дорогу, и поклонился едва ли не в пояс, и я припомнила, что он полагает себя джентльменом. Ни единого слова он не произнес, но, уже удалившись, я заметила, что добрый пес мой, борзая Финн, создание весьма проницательное, все виляет и виляет хвостом господину Кавано в знак высшей своей похвалы.

Без предуведомленья явилась я в опочивальню леди Маргарет — меня одолевали подозрения, я ожидала узреть мужа своего в ее объятиях, но увидела иное — обнаженную спину леди Маргарет, худую и гибкую, точно у лани, спину юной девы, с острыми лопатками и узловатым хребтом, сплошь, точно карта мира, покрытую обширным черным континентом, тут и там окрашенным желтизной и фиолетом. Я в испуге ахнула, и она поспешно прикрылась.

Кто оставил на ней жестокие следы? Впрочем, не требовалось вопрошать, в сердце своем я уже знала ответ.

— Господин мой обладает злым нравом и весьма бессердечен, — прошептала она.

Я сказала супругу, по обыкновению предававшемуся возлияниям, что леди Маргарет ему не собачонка для битья. В ответ он одним ударом отбросил меня к стене.

Впервые заговорили мы в лесу. Я уже знала его, в великой чаще пути наши пересекались не однажды, и всякий раз он низко кланялся, ни слова не молвив, и я уже заподозрила, что он нем. Однако был он лишь немногословен в отличие от наставника нашего господина Шекспира, кой болтливостью своей мог потягаться с сорокой. Господин Кавано держался так, будто никому на свете не служит. Я сразу почувствовала.

Я нередко приходила в лес, во владениях моего господина только в лесу и царил покой, ибо в хлеву, где господин мой обитал, покоя вовек не бывало. Я не была там хозяйкой, там правил бал властелин буянов. Но в лесу я воображала себя повелительницей дерев, и они послушно склоняли предо мною ветви, и листва их шепотом приносила мне клятву верности.

— Миледи может простудиться, — молвил он, перепугав меня до полусмерти, ибо я не заметила неслышного его приближения, а пес мой Финн задремал в карауле.

Однако господин Кавано не угрожал мне. Он недоуменно хмурился, будто не постигал, отчего владелица столь многого довольствуется столь малым, и поистине я, сидя на земле в холоде и мороси под защитой большого дуба, являла собой безрадостное зрелище. Закутанная в толстую шерстяную накидку, в обществе одной лишь промокшей собаки, ничем не лучше служанки. И впервые я коснулась его, когда он протянул мне смуглую руку, всю в застарелых мозолях и свежих волдырях, и произнес:

— Миледи, прошу вас, не сидите на холодной земле.

Ах, если бы господин мой смотрел на меня такими глазами.

Леди Маргарет ожидала ребенка. Ясно было с первого взгляда. Об отце можно было и не справляться. Как очутилась леди Маргарет в сем гнезде порока? Она не помнит, говорила она, она была совсем крошка. Ни матери, ни сестры, все эти годы не было друга и утешителя. Детство у нее украдено.

— С ранних лет я принадлежу моему господину, — говорила она. Во всех смыслах.

Щеки ее были бледны. Ее наставник, любимчик моего мужа, разыгрывал равнодушие, однако не был вовсе лишен христианского милосердия.

— Миледи ужасно бледна, — сказал он, остановив меня в темном коридоре, и я отвечала:

— О да, бледна, как простыня.

Я знала, что он и сам питает к ней нежность, я видела, как ласково взирал он на нее, когда думал, будто никто не видит.

В коридоре не пылали факелы, стояла кромешная тьма, лишь одинокая сальная свеча бешено колыхалась на сквозняке. В этом страшном доме хозяйничал ветер. В слабом свете лицо бедного Шекспира шло кратерами и долинами, подобно луне. Под кожей проступал череп. Я разглядела мерцанье слез в его глазах и напомнила ему, что поступал он ничем не лучше любого приспешника моего супруга. Однако он схватил меня за рукав и не отпускал, пока я не утешила его и не пообещала, что за ней пригляжу.

Впервые я узрела его наготу в жару, когда леди Маргарет совсем раздалась, господин мой совершенно почернел, а дом, такой стылый зимою, затопило знойное варево лета.

Я сидела под огромным деревом, в душной дреме рукою отгоняла лесную мошкару, но стук топора пробудил меня от грез, и я, на цыпочках пройдя по мшистой тропинке, увидела господина Кавано за работой — он рубил дерево, сильно накренившееся в жестокий зимний буран. Он снял кожаный камзол и рубаху, и я с наслаждением созерцала его прекрасную смуглую спину, покрытую росой пота, черные кудри его, влажно облепившие шею. И более того. Краткий миг думала я лишь о том, какова будет его кожа на ощупь, если я протяну руку и поглажу его по спине.

Без стыда я шла за господином Кавано в лесную чащу, и, когда он свернул с тропинки, я тоже свернула, и, когда он вовсе избавился от одежды, никакая сила не принудила бы меня отвести взгляд и не смотреть, как ныряет он в прохладный черный пруд, где раскачиваются болотные ирисы и прыскают испуганные лягушки.