Николь Бернье - Незавершенное дело Элизабет Д.

– Не-ет! Я рисую красным! Не бери его! – завопила Анна.

– Но ты перемешала его с белым и испортила! – Джона потянулся через стол и выхватил коробочку с красной краской, опрокинув кружку с грязной водой. Бурая жидкость залила стол и оба рисунка и струйкой стекла с края на пол. Рисунок намок, и Анна разревелась.

– Ну, ну, не плачь. – Кейт схватила рулон бумажных полотенец и попыталась промокнуть воду с рисунков, а заодно и успокоить детей, пока не спустился Дейв. Они пообедают, а потом, когда дети отправятся спать, поговорят. Вот только с чего начать. « Не думаю, что у Элизабет был … Ты был прав, Элизабет не собиралась… Элизабет была нездорова …» Получалось слишком декларативно, словно она теперь распоряжалась фактами чужой жизни. Но на самом деле ей не принадлежало ничего. Гнев собственника, побудивший ее схватить телефон и обвинить Дейва в том, что он взял дневник, теперь вызывал неловкость.

Эмили проковыляла к столу и, положив свою кружку набок, стала возить ею по грязной луже на полу.

– Ох, Эм, не надо так делать. Поиграй-ка лучше вот здесь. – Она пересадила Эмили в сторонку и вручила ей деревянные ложки, но когда забрала кружку, чтобы помыть, девочка заревела.

В дверях появился Дейв – в чистой майке и шортах.

– Что стряслось с нашей кумбайя? Всего минуту назад было тихо.

Он заполнил дверной проем, как герой какой-нибудь рекламы мыла, чистый и пахнущий сосной. Кейт не помнила его таким – ни в те дни, когда жила за углом, ни даже в последний год, когда они виделись несколько раз. При жизни Элизабет Дейв был бледной тенью отца – незаметно слонялся по комнатам, бросая на ходу односложные фразы, или жарил мясо на заднем дворе. Теперь, едва войдя в комнату, он заполнил ее всю.

Забрав у Кейт кружку, Дейв вытер ее о свою майку. Небрежный, но такой естественный жест; узел в животе Кейт начал распускаться. Она встряхнула коробку и высыпала спагетти в кипящую воду.

Около семи Дейв пошел купать детей, а она осталась помыть посуду. По пути из кухни, с Эмили на руках, он выдвинул телефонный ящик и бросил ей расписание поездов. Кейт знала, что должна позвонить Крису, но не горела желанием слышать его натянутый, отрывистый голос. Она вытерла стойку, расставила посуду на полках, а когда убирать в кухне было уже нечего, достала мобильный из сумки и набрала номер.

Ответа не было. Кейт оставила сообщение на голосовой почте, что поедет поездом на 8:56 и будет дома в начале второго. Получилось тепло и сердечно, как она и хотела.

Пройдя в гостиную, Кейт остановилась у двери – разница между тем, что было раньше, и тем, что стало теперь, бросалась в глаза. Элизабет всегда строго разграничивала гостиную и игровую комнату, здесь и лампы были получше, и безделушки были только взрослые. Дейв никаких разграничений не проводил, и в гостиной, как и в кухне, валялись пазлы, настольные игры и книжки, брошенные там, где ими в последний раз пользовались. Кейт собрала целую охапку кукол и отнесла в соседнюю комнату, где они всегда хранились в коробке. Вернувшись в гостиную, она стала разбираться с пазлами, частями фермы, динозаврами, мягкими игрушками.

Взгляд ее прошел по книжным полкам, забитым романами в мягких обложках и толстыми томами по искусству. Фотографии детей в рамках стояли перед книгами так тесно, что каждый раз, глядя на них, Кейт замечала что-то новое. В дальнем правом углу верхней полки стоял набросок в рамке, карандашный или угольный, что-то темное и неразборчивое. Какие-то неясные, размытые, сползающие вниз линии. Водопад, плакучая ива. Что бы ни изображал набросок, он был незакончен – грубые штрихи текущей работы. Приглядевшись повнимательнее, она заметила, что они принимают очертания женского лица, тонкого профиля, отдавшегося в ней трепетом узнавания. Маленький нос, изгиб подбородка над тонкой шеей, прямая челка. Локон черных волос дерзко подворачивался внутрь у подбородка, как бывало только после стрижки и должного ухода, что случалось нечасто. А ниже склоненной головы – курчавые завитки детской головки сосущего грудь младенца. Пайпер.

Кейт услышала, как Дейв вернулся в кухню, открыл холодильник, потом вошел в гостиную. Увидев, что она почти закончила убирать детские игрушки, он остановился с пивом в руке. Потом пожал плечами, прошел через комнату, раздвинул выходящие во двор двери и со вздохом опустился в шезлонг. Послание было тем же, что и раньше, на передней лужайке: «Хочешь – присоединяйся, не хочешь – не надо, дело твое» . Она потянула время, не спеша собирая деревянные детали в коробку, потом сходила на кухню и тоже взяла бутылку.

Дневной свет слабел, и пустая лужайка и качели создавали впечатление покинутого на лето школьного двора. Из-за тонкой живой изгороди доносились детские голоса, во дворе справа слышался разговор соседей на крыльце. За кустами неразборчиво бормотали уставшие родители, в конце длинного дня улучившие минутку посидеть вдвоем. Кто-то мог бы и их с Дейвом принять за таких же родителей. Их бутылки стояли рядышком на приставном столике между ними.

Он наклонился к ней, потянувшись к радионяне под столом. Когда сделал звук погромче, рядом с ними на крыльце раздался мурлыкающий голосок Эмили, ритмичные слоги, нанизанные друг на друга, как ноты. « Ма-ма-ма-ма-ма-м а» – вверх и вниз по своей собственной, совсем не мелодичной гамме. Ее дети тоже стали говорить « мама » раньше, чем « папа ». Может быть, это слово зафиксировано в их вербальной прогрессии как некая врожденная данность, независимо от того, есть в доме мама или нет.

Дейв вытащил что-то из кармана и положил рядом с ней на стол. Фотография. Она отставила пиво, вытерла влажные от конденсата пальцы о рубашку и взяла ее. На снимке Элизабет читала Анне сказку в игровой комнате. Рядом со своей загорелой, улыбающейся дочкой Элизабет выглядела бледной и уставшей.

– Когда это сделали?

– В конце августа. За несколько дней до ее отъезда. Выглядит неважно.

Кейт держала фотографию, но ничего не говорила. Отечное лицо, безжизненные волосы, темные круги под глазами. По правде говоря, она выглядела не намного хуже, чем после рождения Анны, но тогда Кейт объяснила это иначе. И все равно, так тяжело было видеть, насколько изменилась Элизабет за какой-то месяц с того времени, как Кейт навещала ее прошлым летом, будучи проездом в городе. В июле и августе они несколько раз говорили по телефону, обсуждали подготовку к школе, и Элизабет еще жаловалась на нового педиатра. Болтали о всяких мелочах. Ни о чем таком она тогда и не думала. Кейт отвела глаза от фотографии.

– Она была больна, – сказал Дейв. – Ты приехала сообщить мне об этом. – Он произнес это без всякого вызова и не ждал подтверждения. Он уже знал и хотел, чтобы и Кейт знала, что ему об этом известно.