Кристофер Мур - Венецианский аспид

Полагаю, следует также отметить, что в шекспировской Англии антисемитизм в театре применялся на потеху толпе – начиная с пьесы Кристофера Марлоу «Мальтийский жид» [341](1590), где ненависть к евреям выражена недвусмысленно: там персонаж Варавва служит более-менее образцом клишированного трусливого стяжателя и мерзавца. (В английской литературе этот образ отыскивается даже у Диккенса – Фейджин в «Оливере Твисте» постоянно называется «жидом».) Через несколько лет после того, как «Мальтийский жид» появился в 1594 году на театральных подмостках, королевский врач и еврей Родриго Лопес был судим и обезглавлен королевой Елизаветой за то, что замышлял ее убить. Елизавета была очень популярным монархом (что происходило, считайте, по умолчанию – она не очень церемонилась с теми, кому не нравилась, и рубила им головы без разбору), поэтому театральная публика счастлива была получить новую толику антисемитизма и в «Венецианском купце». По сравнению с Вараввой Шайлок, как говорится, – менш . (Шекспир не сколько задавал моду, сколько следовал ей. Его «Король Лир» написан по мотивам «Короля Леира», другой пьесы другого драматурга, сочиненной четырьмя годами ранее. Этот труд его стал бессмертным не потому, что Шекспир был силен в перипетиях сюжета, а потому, что он был силен в языке.)

Поэтому да, в контексте пьеса Шекспира, конечно, меньше антисемитская, чем у Марлоу, но в «Купце» ведущий персонаж – Антонио, главный герой, можно сказать, и, если не считать его щедрости, выказанной к Бассанио, которая выглядит несколько безрассудно, на протяжении всей пьесы он выступает ярым антисемитом; Шекспир дает понять, что это неспроста, ибо Шайлок практикует «ростовщичество», то есть взимает проценты с тех денег, которые дает взаймы. Талантливые режиссеры и актеры, тем не менее, в последнее время изображают Шайлока симпатичным главным героем, не меняя в тексте Шекспира ни слова, и возможность так поступать делает честь актерскому и режиссерскому мастерству. Шайлок Ала Пачино в киноверсии 2006 года – хороший пример такого положительного Шайлока; кроме того, снимался фильм в самой Венеции, и его просто приятно смотреть.

Раз с этим разобрались, напомню: действие «Венецианского аспида» происходит в Средневековье, за триста лет до действия пьесы Шекспира, когда условия были довольно-таки иными. Евреям в Венеции полагалось носить желтые колпаки или шляпы, и существовали более строгие правила того, что они могли делать с собственностью. По всей Европе их преследовали: упомянутое сожжение евреев в Йорке – правда. Из Англии всех евреев изгнали в 1290 году, из Франции – в 1306-м. Евреям часто приписывались моры того времени, а также неурожаи; их обвиняли в том, что они отравляют колодцы, – несомненно, это первое в истории применение медицинской статистики, где холера связывалась с водой. Евреи, в общем, были универсальным козлом отпущения. Быть евреем в Средневековье очень трудно, и Шайлок у меня неизбежно должен был оказаться крут, вынослив и изобретателен. Ну или иметь такого защитника.

Кроме того, мне показалось интересным вставить еврея в контекст священной войны между христианами и мусульманами – по сути, из-за того, кто из них оккупирует Иерусалим. По старшинству, конечно, Иерусалим полагался евреям, однако Шайлок в этот диалог ни разу не встревает. Он просто пытается выжить и прокормиться, не изменить своей вере. Контраст мести и милосердия в сцене суда «Венецианского купца», очевидно, – штришок Шекспира, который сравнивает и противопоставляет друг другу ветхозаветного Бога и новозаветного Христа, но подныривает под религиозный вопрос своего времени, а именно: вопрос о католиках и протестантах. (Елизавета была несгибаемой протестанткой, а ее преемник, двоюродный брат Иаков I, – католиком, поэтому Шекспиру приходилось писать так, чтобы угодить обоим, ибо Елизавета скончалась, когда карьера Шекспира была в самом разгаре.)

Так что, был ли сам Шекспир антисемитом? Не думаю. Мне кажется, он писал для публики так же, как я пишу для своих читателей. (Интересно, мне кажется, также, что Шайлока в пьесе двадцать восемь раз называют «жидом» или «евреем», и лишь три раза – по имени.) Не думаю я, что был он и расистом, хотя в «Отелло» расовая проблема явна.

Больше всего упоминает цвет кожи Отелло он сам: несколько раз говорит о себе «черный» и неоднократно весьма поэтичным языком признается, насколько грубы его манеры и речь. Брабанцио совершенно свихнулся на расовой принадлежности Отелло, а Яго и Родриго в начале пьесы доводят сенатора до полного неистовства, говоря про то, как «вашу белую овечку там кроет черный матерой баран» [342], и пользуясь также другими расистскими образами того, как черный парень харит его дочку. Но когда действие пьесы перемещается из Венеции на Кипр, расизм успокаивается, и Яго уже ненавидит Отелло просто потому, что он ненавидит всех. Очень трудно было не вложить в уста Кармана слово «социопат», когда он говорит о Яго, но я все же вынужден был удовольствоваться «психом». Для Яго цвет кожи Отелло бледнеет в сравнении с другими причинами ненавидеть мавра и желать ему зла.

Да, расистские элементы в «Отелло» присутствуют, но он все равно – герой пьесы, нравственно высокий и чистый, мужественный, превосходный командир. (Даже Яго признает это по ходу пьесы, а он не склонен никого особо хвалить.) В «Купце» же самые расистские высказывания принадлежат Порции. Когда князь Марокканский является испытать судьбу с тремя ларцами, она говорит, что у него «наружность чорта» [343], и когда мы видим его в первый раз, он извиняется за свой цвет кожи и просит ее не обращать на него внимания. Когда же он уходит, Порция вздыхает с облегчением и говорит: «Вот так бы всем, кто с ним по виду схож!» [344]Хотя у Порции впоследствии есть совершенно блистательные речи, особенно о милосердии, в сцене суда, она все же здесь и в других сценах с ларцами выступает капризной негодницей, поэтому такой я ее и вывел на протяжении почти всей моей истории.

Интереснее расовых вопросов для меня, однако, было то, что, если сюжет развивается в контексте крестовых походов, мавр же наверняка должен быть из Северной Африки – культуры преимущественно мусульманской, – а теперь командует силами, которые могут пойти против мусульман в наступление. Отелло, как сообщает нам Яго, не мусульманин, а христианин, но, знаете, он же может оказаться и тайным мусульманином. То есть вид у него такой африканский, да и имя прикольное…

Да, вот сюда-то я и забрел.

В общем, не думаю, что Шекспир был и расистом тоже, а его сонеты 127–151 – о той знаменитой любовнице, которую он зовет «темной госпожой»: она, судя по описанию, африканского происхождения.