Брук Дэвис - Потерять и найти

Она взяла в охапку шоколадное печенье и швырнула его с размаху через весь двор. Печенье приземлилось в ее розовые кусты, соседям на лужайки и на лобовые стекла их машин.

Она, как метатель дисков, вышвырнула во двор трехэтажный торт. Он развалился в воздухе и окрасил подъездную дорожку кровавым джемом.

Агата разложила сандвичи на своей невысокой кирпичной ограде, а затем забралась на нее, вытянула руки в стороны и пошла вперед, как по канату. Она давила сандвичи ногами, и хлеб под ними выплевывал кусочки огурцов.

На своем почтовом ящике Агата построила башенку из глазированных пирожных. Сюда же принесла мясной рулет. Держа рулет обеими руками, занесла его над головой… но рулет развалился. Пирожные попадали на землю. Одна вишенка отскочила и приземлилась перед Агатой. Агата хорошенько ее пнула.

Она отмыла все миски, кастрюли и тарелки, молотя руками в полной воды раковине. Затем яростно высушила всю посуду и выставила у себя перед домом – одну на другую, точно памятник какой-то древней цивилизации.

В легком покачивании огромного посудного столба было что-то печальное, но Агата старалась об этом не думать. Она поставила рядом картонку, на которой большими черными буквами написала: «СПАСИБО ВАМ ЗА УЧАСТИЕ». И несколько раз обвела буквы. Потом приписала: «НО ОНО МНЕ НЕ НУЖНО». И ниже, помельче: «И еще: кокосовое печенье я не люблю».

Она стояла на пороге дома, вся взмокшая, и моргала. Она ела картофельную запеканку прямо с противня, руками, глядя на картину, которую написала у себя во дворе.

Что это – искусство? Или протест? Она никогда не понимала ни того, ни другого. Но теперь, видя, как разноцветная река бежит по сточной канаве, подумала: «Наверное, и то, и другое».

Свет в соседских домах то загорался, то потухал, как предупредительный сигнал. Агата сунула в рот пригоршню картофеля с сыром. Она чувствовала повисшее на улице напряжение.

– Я выражаю свою грусть, Ким Лим! – крикнула Агата в вечернюю тьму, и во все стороны полетели кусочки картофеля.

Потом она вернулась в дом, захлопнула за собой дверь и заперла ее на ключ. Заперла и заднюю дверь, заперла и окна. Затем опустила шторы.

– Я включаю телевизор! – закричала Агата и так и поступила.

Телевизор отбросил на стены дрожащие тени. Агата сделала звук громче настолько, насколько было возможно. Комнату наполнило шуршание помех.

Агата притащила к окну стул и села, подавшись вперед. Отдернула штору и взглянула на улицу.

– Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш, – шипел за спиной телевизор.

На небе всходило солнце.

– Жду не дождусь увидеть их физиономии! – прокричала Агата.

От крика ей стало легче.

С того вечера минуло семь лет, а Агата так ни разу и не покинула свой дом. Она не поливала цветы, не убирала во дворе и не ждала автобус. Не открывала входную дверь и не поднимала шторы, не слушала радио и не читала газет. Она не выключала телевизор, и теперь не сомневалась только в одном – в его шипении.

За семь лет непрочитанные письма наводнили ее прихожую. Весь путь из спальни в гостиную она теперь преодолевала так, будто переходила вброд реку.

– Думаете, раз вы знаете мое имя, значит, я вам чем-то обязана? – кричала она на письма.

При каждом шаге они словно огрызались на ее пятки.

По понедельникам продавщица из магазина неподалеку оставляла у Агаты под окном коробку с продуктами. Раз в две недели почтальон забирал у нее с порога деньги на оплату счетов и бросал новые письма в почтовое окошко.

Деньги Агата клала в конверт, на котором писала: «ВОТ, ВОЗЬМИТЕ!» Конверт этот она потом подсовывала под дверь.

Газон поник, выцвел, покрылся пылью и зарос сорняками. Дом так опутал плющ, что Агата, открыв свое наблюдательное окошко, была вынуждена вырезать в плюще дыру. Она не знала, что творится в мире, но что творится у нее на улице, знать хотела.

Тело ее стало бесформенным и старческим, и отличить одну его часть от другой было затруднительно.

На подбородке у Агаты выросли длинные вьющиеся волоски. Она упорно их выдирала, но они вырастали вновь, будто по какому-то божественному замыслу.

Агата начала носить солнечные очки с темно-коричневыми стеклами. Она надевала их, когда просыпалась, и снимала, когда ложилась спать. Коричневый цвет смягчал окружающий мир, делал его красивым и неспешным.

6:00. Просыпается без будильника. Не открывая глаз, надевает коричневые очки. Смотрит на настенные часы. Ободряюще кивает. Идет в ванную, двигаясь в такт их тиканью. Осторожно обходит тапочки мужа, которые лежат здесь с его смерти.

6:05 – 6:45. Садится на Стул Неверия и измеряет упругость щек, расстояние от груди до живота, трясучесть кожи на руках. Считает «чужеродные» волосинки, старые морщины и новые морщины. Записывает показатели в «Книгу Старости», поглядывая в зеркало и объявляя каждое свое действие вслух.

– Замеряю трясучесть кожи на руках! – кричит она, размахивая рукой и глядя на свое отражение. – Хуже, чем вчера! Как всегда!

6:46. Позволяет себе один раз очень-очень печально вздохнуть.

6:47. Идет в душ. Кричит:

– Я моюсь!

В душе ничего больше не говорит.

7:06. Одевается в один из четырех своих коричневых костюмов.

– Колготки! – кричит она, натягивая их до пупка. – Юбка! Блузка! Туфли!

7:13. Готовит на завтрак яичницу с беконом и поджаренным цельнозерновым хлебом.

7:21. Садится на Стул Дегустации. Режет свой завтрак на маленькие квадратики и проглатывает их один за другим, то и дело выкрикивая:

– Ем бекон!

7:43. Садится на Стул Созерцания. Держится за колени и наблюдает за улицей через дыру в плюще.

– Слишком конопатый! – кричит она на прохожих, вскакивая со стула и тыча в них пальцем. – Слишком азиатский! Слишком лысый! Подтяни штаны! Дурацкие туфли! Слишком много заколок! Тонкие губы! Слишком фиолетовый костюм! Острый нос! Лицо кривое! Острые коленки!

Иногда оскорбления сыплются и в адрес соседских дворов…

– Кусты подстригите! Слишком много цветов! Кривой ящик!

…и даже птиц:

– Слишком веселые! Мало ног!

Слова отскакивают от стен комнаты, становятся все громче и громче. Напоследок Агата выкрикивает одно общее оскорбление, которое, как ей кажется, никогда не производит желаемого впечатления:

– Человечество обречено!

12:15. Обессиленной грудой падает на стул.

12:16. Позволяет себе передохнуть.

12:18. Ланч. Ест сандвич. Режет его не квадратиками, а длинными полосками.

– Разнообразие очень важно! – кричит она и подносит одну полоску ко рту. – Если, конечно, хочешь остаться в своем уме!

12:47. Дневное чаепитие. Чашечка чая с печеньем. Садится в прихожей на Стул Возмущения. Глядит на коричневую стену и кричит: