Гейл Форман - Я была здесь

– Извини, забыл. Не хотел обидеть.

– Я тебя умоляю, для этого уже поздновато, – говорю я, но с улыбкой, так что и он начинает улыбаться.

– А о себе расскажи? – просит Бэн.

– О себе? В смысле, о семье?

Он вскидывает бровь, словно только что полностью передо мной раскрылся и теперь мой черед.

– Да тут рассказывать почти и нечего. С одной стороны, похоже на твою историю, с другой – полная противоположность. Нас двое, я и моя мать Триша. Отца нет.

– Они разошлись?

– Нет, вместе никогда и не были. Она называет его донором спермы, хотя, ясное дело, это не так, потому что это подразумевало бы, что Триша меня хотела. Она об отце говорила на удивление мало, и со временем я заподозрила, что это потому, что он женат. Иногда я представляю его себе в хорошем доме, с хорошей женой и хорошими детьми, и половину времени я его ненавижу за это до смерти, а другую половину как-то понимаю. У него хорошая жизнь. И я бы на его месте тоже не хотела, чтобы ее испортил кто-то вроде меня… Триша считает, что она меня одна вырастила, – продолжаю я, – но на самом-то деле это были Гарсиасы.

– Семья Мэг?

– Да. Она у нее настоящая. Мама, папа, двое детей, – я умолкаю, готовая внести исправление, но, глядя на Бэна, понимаю, что не надо. – Семейные ужины. Скраббл. И все такое. Иногда я думаю, что, если бы не Мэг, я бы никогда и не узнала, что такое нормальная семья.

Я замолкаю, вспоминая, сколько времени провела у Гарсиасов, как мы смотрели кино на их потертом диване, сочиняли пьесы и заставляли Скотти в них играть, сидели до ночи у затухающего костра в походах, – все эти воспоминания наполняют меня теплотой. Но . Всегда есть это но .

Бэн смотрит на меня, словно ждет, что я еще что-то скажу.

– Но если такие вещи происходят в нормальных семьях, на что надеяться остальным? – спрашиваю у него я.

Он качает головой. Словно тоже представления не имеет.

Мы приезжаем к Бэну, он распаковывает вещи, и около получаса мы светим фонариком на стену и смотрим, как Раз и Еще Раз гоняются за лучом. По-моему, мне уже несколько месяцев не было так весело.

Бэн составляет список клубов, в которых Мэг появлялась чаще всего. Все они откроются не раньше одиннадцати, а закроются в четыре утра. Наглотавшись эспрессо в ближайшем кафе, мы садимся в его «Джетту».

Первым делом едем в Фремонт, где я увидела Бэна впервые. Он знакомит меня с классными на вид девушками в хорошеньких платьицах и красивых туфлях – с такими общалась Мэг. Только они все нас лет на десять старше, но это бы ее не остановило. Когда Бэн объясняет им, кто я такая, одна из женщин внезапно обнимает меня. Затем, вытянув руки, все еще не отпуская меня, начинает говорить.

– Ты справишься. Я знаю, сейчас кажется, что пережить потерю не удастся, но это произойдет, – ни о чем не спрашивая, я понимаю, что она через что-то подобное уже проходила, уже потеряла кого-то, и мне от этого становится менее одиноко.

Но никто из них не знает, что Мэг обращалась к врачу, большинство даже вообще не в курсе, что она училась в колледже. Если она им даже этого не сказала, то, вероятнее всего, и о «Последнем решении» тоже. Так что я и не упоминаю.

Мы приезжаем в другой клуб. Как только мы проходим мимо вышибалы, в объятия Бэна кидается косматая блондинка.

– Где ты пропадал? – требовательно спрашивает она. – Я тебе тысячу эсэмэсок написала.

Бэн ее не обнимает, лишь неловко похлопывает по плечу, и где-то через минуту она чуть отступает назад, манерно надувая губки. Потом замечает меня.

– Привет, Клем, – устало говорит Бэн. – В турне был.

– В турне, значит? Так это теперь называется, – отвечает она, все еще глядя на меня.

– Привет, я Коди.

– Коди – подруга Мэг, – добавляет Бэн. – Ты Мэг Гарсиас знала?

Клем поворачивается к Бэну.

– Ты это серьезно? Решил клуб своих брошеных собрать? Нам еще, наверное, и одеваться следует одинаково? – закатив глаза, она уже всерьез дуется. Затем с презрением фыркает, показывает Бэну средний палец и уносится прочь.

– Извини, – говорит Бэн. Кажется, своим ботинкам.

– За что?

– Она… Это было давно, – начинает он, но я останавливаю его взмахом руки.

– Ты не обязан ничего мне объяснять.

Он открывает рот, словно чтобы еще что-то сказать, но замечает чувака в толстых очках с роговой оправой и с самым невероятным помпадуром, который я когда-либо видела. С ним девушка с короткой челкой и ярко-красной помадой.

– Это Хидеки, – говорит Бэн. – Он довольно хорошо знал Мэг.

Бэн представляет нас друг другу, мы какое-то время разговариваем, но ни сам Хидеки, ни его подруга не знали ничего ни о настроениях Мэг, ни о том, что она ходила к врачу. Через какое-то время, когда у меня кончаются вопросы, Хидеки спрашивает о котятах.

– Ты знаешь о них?

Девушка сообщает мне, что Хидеки пожертвовал сто баксов на их лечение.

– Так что они – его инвестиция, – добавляет она.

– Сотня баксов, – комментирую я, – наверное, ты очень котов любишь.

– Я Мэг любил, – поправляет он. – И она мне не меньше сэкономила, починив мой усилок.

– Она тебе усилок починила?

Он кивает.

– Поменяла реостат и показала, как делать это самому. Я поначалу отнесся к этой идее скептически, но оказалось, что она умеет орудовать паяльником.

– Да, это она могла, – подтверждаю я. – А с котятами все отлично. Их Бэн приютил.

– Бэн? – Хидеки смотрит на него не сказать, что дружелюбно.

– Ага. У него куча фоток на телефоне. Бэн, покажи.

– В другой раз, – сухо отвечает он. – Нам дальше пора.

Мы посещаем еще три клуба, где я знакомлюсь с людьми, которые знали Мэг. Которые по ней грустят. Но никому из них она не призналась, что ходила к врачу. Мне удается записать еще несколько имен и электронных адресов людей, с которыми она дружила. К четырем утра ничего конкретного у нас нет, но есть куча контактов. Я жутко устала, ноги уже совсем не держат, а у Бэна глаза такие красные, как у Упоротого Ричарда после нескольких бонгов. Так что я предлагаю на сегодня закончить.

Когда мы приходим к нему, Бэн ведет меня в свою комнату. Я останавливаюсь у двери в коридоре, словно там радиоактивное излучение. Он смотрит на меня.

– Ложись здесь. А я посплю на диване.

– Ничего, мне диван подойдет, – отвечаю я.

– Здесь удобней. И тише.

Я морщусь.

– Извини, Бэн, но у тебя же в постели, как в чашке Петри, бактерии половины женского населения Сиэтла.

– Коди, все не так.

– Неужели? – фыркаю я.

– С Клем… а ладно, забудь. Я перестелю.

– Я могу поспать и на диване.

– Коди, давай я перестелю, черт возьми. – Я не могу винить Бэна, что он вышел из себя. Времени уже пять утра, к тому же у него только что закончилось турне, восемь ночей подряд он спал на полу или в фургоне. Но он все равно меняет белье, взбивает подушки и отгибает уголок одеяла, так что постель прямо манит.