Дмитрий Правдин - Хирург на районе

— Заявление писать?

— Можешь не писать, но выговор и предупреждение о служебном несоответствии тебе гарантированы!

— А как это? Два наказания за один проступок? Разве такое может быть?

— Иди, у нас все может быть!

В последние годы Тихий стал вести себя не как главный врач, а как барин-самодур. Он на самом деле влепил мне два наказания за ту злосчастную собаку. Это переполнило чашу моего терпения.

— Николай Федорович, а почему вы два наказания мне приказом оформили? — спросил я у Тихого после выхода документа в свет.

— А что, тебе три надо? — ухмыльнулся главный врач. — Я могу!

— Но это незаконно.

— А законно собак в хирургии оперировать?

— Нет, но то, что вы творите, противоречит юридическим нормам! Я в приказе расписываться не буду.

— Не расписывайся, ишь какой герой выискался, ты еще пойди на меня в суд за это подай!

— В суд я подам, не переживайте, выиграю, а потом уволюсь. Мне эти ваши выговоры-предупреждения до одного места, тут дело принципа.

— Какой принципиальный, смотри!

— Да, а надоело уже! Когда я один впахивал и на приеме, и в отделении, и на дому дежурил, каждый час по разной ерунде вызывали, тогда я был хороший. А как в суд подали, причем все знают, что моей вины там нет, плохой стал, и еще рублем наказали! Можно подумать, я тут миллионы получаю! Сейчас бичара какой-то, который на белых простынях только здесь и спал, пожаловался — мне два наказания! А что-то я не припомню, чтобы вы мне хоть раз две премии выписали.

— А ты сейчас и одну, к Дню медработника не получишь, раз у тебя выговор, — подхватил главврач.

— А я и не сомневался! Вы, Николай Федорович, не цените кадры, скоро от вас вся больница разбежится!

— Кто это у нас ценный кадр? Ой, уморил! Иди работай!

— Отнесу заявление в суд — и пойду работать.

— Давай, больше трех часов отсутствовать будешь — я тебя по статье уволю.

Судебный процесс я выиграл за двадцать минут. Судья задала всего два вопроса: на основании чего мне за один проступок вынесли два наказания, и почему я не написал объяснительную, как того требует закон.

В итоге приказ посчитали незаконным и наказания аннулировали. Тихий очень злился, но сделать ничего не мог. На следующий день я написал заявление на увольнение и отнес подписывать к главврачу. Оказалось, он ушел в отпуск и вместо него остался начмед Лившиц. Семен Семенович долго меня уговаривал остаться, но я не соглашался.

— Дмитрий Андреевич, ну хотя бы месяц. Сегодня первое августа, давайте вы до тридцать первого доработаете?

— А что это даст? Я своих решений не меняю!

— Ну, мы пока вам замену подыщем.

— Юра Ветров прекрасно подготовлен, я думаю, он меня заменит.

— Ну, вот и чудненько, займитесь Ветровым. За месяц подготовьте его как заведующего отделения. Договорились?

— Хорошо, месяц отрабатываю, готовлю Ветрова, и все, — согласился я, немного подумав. — Только, Семен Семенович, никаких подвохов, чтобы тридцать первое августа две тысячи пятого года было моим последним рабочим днем в больнице!

— Разумеется, — улыбнулся Лившиц, пожимая мне руку.

— Да, и надеюсь, расчет в тот же день получу? Без проволочек?

— Ну, я постараюсь, пока Тихий в отпуске, и я за него, сделаю все наилучшим образом, но и вы не подведите!

Расстались мы с начмедом не то чтобы друзьями, но и не врагами, а это обнадеживало.

Честно говоря, я давно подумывал о новом месте работы. В мае я ездил сдавать на первую квалификационную категорию в областной центр и встретился там с Ермаковым. Он и предложил мне место в отделении абдоминальной хирургии областной больницы. Один парень защитил кандидатскую диссертацию и уезжал в Москву, на его месте Леонтий Михайлович видел меня.

Долго меня уговаривать не пришлось, я понимал, что в ЦРБ мне больше ничего не светит. Мне хотелось профессионального роста, а в районе существовал определенный рубеж, за который я, по многим причинам, зайти не мог. Да и, честно сказать, мне хотелось защитить кандидатскую диссертацию. Материал был собран, а каждый раз отпрашиваться и выкраивать время на поездку к научному руководителю было крайне неудобно.

В общем, последний конфликт с главным врачом был мне только на руку.

Переговорив с Лившицем, я вышел из кабинета и посмотрел на окружающий мир уже другими глазами. Еще утром я шел на работу и думал, что вот уже больше десяти лет каждый день хожу одной и той же дорогой, а ничего в моей жизни не меняется. Я никак не решался что-то изменить. А поговорил — и стало легче, будто сделал первый шаг к новой жизни. Настроение улучшилось, и ничто уже не могло его омрачить.

По дороге в отделение меня перехватила постовая медсестра, та самая Людочка:

— Дмитрий Андреевич, а мы вас везде ищем!

— Что случилось?

— Ой, пойдемте скорее, там такое!

— Да что такое? Ты толком можешь рассказать?

— Там раненого кавказца привезли, а с ним еще человек тридцать, все кричат, орут! Главный их пообещал всех на тот свет отправить, если срочно помощь не окажут! Ужас!

— А где все доктора?

— Брыу с Ветровым в операционной, грыжу плановую оперируют.

— А Саныч где?

— А Саныч хотел с ними поговорить, они сказали, что ему уши отрежут, он куда-то и спрятался!

— А в милицию звонили?

— Да куда там, все поразбежались, попрятались, кто звонить будет! Они еще в операционную хотели вломиться, но их анестезиолог не пустил. Ой, что будет!

— Не причитай раньше времени, — изрек я и вышел из общего коридора, соединявшего наш корпус с административным, в хирургическое отделение.

Весь холл и коридор был заполнен небритыми людьми, с характерными чертами лица, большинство одето в дорогие спортивные костюмы, они громко разговаривали на незнакомом языке.

— Так, а что вы тут разорались? — начал я, помня, что лучший метод защиты — это нападение.

— А ты кто такой? — удивился пожилой мужчина с коротко стриженной седой бородой, и сделал знак остальным, чтоб замолчали.

На меня уставились изумленные горные мужчины.

— Я заведующий этого отделения! А вы кто и почему без халатов ворвались в отделение и распугали всех больных? В чем дело?

— Э, не шуми, а! Мы родственника привезли, у него ранение в бок, ножом! А тут никого нет!

— Все выйдите отсюда, останетесь только вы и расскажите толком, что произошло.

— Э, слушай, ему плохо, да! Надо оперировать! — продолжал настаивать бородатый.

— Послушай, дядя! — вспылил я, не обращая внимания на остальных. — Ты что, русского языка не понимаешь? Операционная занята, там ребенка в данный момент оперируют, мне что, его снять со стола и твоего родственника уложить?

— А что, всего одна операционная? — не унимался бородатый.