Елена Макарова - Фридл

Погоди, – успокаивает меня Павел, напишем Хильде, она приедет…

Но как она заберет Юленьку?

Хильдин отец затребует Юленьку для особо важного научного эксперимента.

Пока мы думали, как написать Хильде, чтобы она поняла, в чем дело, пришла новая повестка. Сдача животных откладывается на месяц. Вместо этого сдать радиоприборы и электронагреватели.

Все сдам, лишь бы не трогали Юленьку!

Павел привязан к ней больше меня. Я любила Пегги. Но это к делу не относится. Почему мы вообще должны что-то сдавать? А если бы они велели сдать голову?

Прислали бы инструкцию по упаковке!

Вынуть золото и серебро из ушей и рта (металлические коронки оставить), протереть лицевую часть головы нашатырным спиртом, уложить волосы вокруг лба по часовой стрелке…

Это вряд ли, – смеется Павел, – с моими волосами данную процедуру произвести невозможно. А что делать лысому Штраусу?

Завернуть лысую голову в тряпку и принести на пункт сбора по адресу такому-то.

Господа евреи, ваше добровольное участие будет по достоинству оценено Рейхом!

Макабрический хохот.

Моя дорогая!

Твое письмо проникнуто грустью, и я, как и ты, чувствую, что мы становимся богаче посреди этого всеобщего обнищания. Не могу даже передать, как я рада, что у меня есть ты, и я верю, что мы будем счастливы.

Хочу попросить тебя. Мои родители так беспомощны и не приспособлены к жизни, что было бы славно, если бы ты о них немного позаботилась.

Я поручила Диве, чтобы она написала сама. Мне теперь пришло в голову, почему люди так разобщены – особенно это заметно в маленьких городах. Другого человека можно постичь, только познав себя. Семья, природа, работа – все это объективно расширяет наш мир; поэтому в большом городе жить легче. Но и в маленьком можно самосовершенствоваться.

Если серьезно рассмотреть наше будущее, это не что иное, как расширение внутреннего мира. А как тебе понятие «божьей милости»? Все, в том числе те, кто этого совсем не достоин, вдруг получают нить Ариадны и достигают просветления. Человек, живущий так мало, не может постичь одновременность нескольких событий, их молниеносное совпадение. Не за то ли мы ценим мечту, что она подменяет широтой глубину?

Ты не сердишься на меня за то, что я такая, какая есть?

Крепко обнимаю тебя! Ф.

Я уже стала лучше видеть – результат десятинедельного лечения.

Мы с Павлом получили разрешение на поездку в Прагу. Повидаться с семейством, проводить в Терезин Бедржиха с Йозефой. Я не видела их со дня нашей свадьбы. Старший брат, долговязый, сутулый, с прядью волос, уложенной вокруг большого лба для прикрытия проплешины… «Сдать голову!» Вот ведь придумаешь глупость… Лучше опишу Йозефу. Она узколицая, с утиным носом и такой же походкой.

Странно прощаться с теми, с кем и познакомиться не успел.

Встретимся в Терезине, – утешает меня Йозефа, – и уж там будем держаться вместе, там-то не разъездишься.

Чтобы поцеловать Бедржиха, Аделе приходится вставать на цыпочки. – Весь в отца, – говорит она, утирая слезы тыльной стороной ладони.

Через несколько месяцев мы снова приедем в Прагу – провожать Аделу. Она запакует весь дом в чемоданы и мешки и так от этого устанет, что одна только мысль о том, как она одна дотащит пятьдесят килограмм груза до Терезина, покажется непереносимой. Остальные вещи переедут к Отто, и его жилище превратится в склад. На работе склад и дома склад.

Адела дорогу выдержит. Но каково же будет ее горе, когда ее в Терезине не встретят Бедржих с Йозефой. К тому времени их депортируют в Польшу. Эти сведения она передаст Отто. Значит, и из Терезина можно угодить в Польшу. Осенью Отто получит сообщение, что и Адела в Польше. И, судя по всему, не в Лодзи. Иначе Лизи бы сообщила. От нее мы ежемесячно получаем тридцать слов. Раз от тех, кого отправили из Терезина, не поступает известий, значит, есть и другие места в Польше…

Пока мы едем из Праги в Гронов.

Павел, ну что они пялятся на наши звезды!

Это тебе кажется, на самом деле они от нас отворачиваются.

Мы и они. Не знаю, как бы я вела себя, оказавшись на их месте.

Нас попросили и из этой квартиры. Теперь у нас будет одна комната на чердаке разваленной хибары. Маленькое оконце под самым потолком. Павел предложил повесить гамак, чтобы я могла рисовать небо. Всю мебель мы отдаем Зденке Турковой. Судя по состоянию стен, этот чердак пустовал не одно десятилетие. Нам дали месяц на ремонт и переезд. Но все лучше, чем Терезин.

Дорогая!

Рада, что мы снова встретились на полпути. Если быть до конца откровенной (не преуменьшать того, что чувствую), твоя выдержка, терпение, резкость без злобы, надежность твоей дружбы, тепло твоего сердца сделали твою помощь эффективной.

Иногда мне больно оттого, что ты оставляешь без внимания то, что я тебе пишу в ответ на твои вопросы, с трудом преодолевая себя; речь о моей нынешней позиции по отношению к товарищам. Я знаю, что осложняла этим размолвку, но я вынуждена была определить свою позицию, упорядочить ее, я делала это под твоим давлением, а подобное давление может оказывать только тот, в кого безоговорочно веришь и чувствуешь, что им любим.

В диалоге так не выходит: когда столько тем для обсуждения, живая речь не дает времени справиться с эмоциями.

Надеюсь, что наши отношения будут развиваться и впредь! Знаешь, для меня, как и для тебя, это мост в новую жизнь, я не говорю о грядущем интермеццо.

Часто, когда ничего не получается, я думаю про себя: так тебе и надо, видимо, ты должна лицом к лицу встретиться с самым трудным, и это – оправданные усилия, даже при неудачах. Какой бы страшный клубок противоречивых устремлений ни запутывал меня, я все равно выпутаюсь.

Мы столько всего передумали впрок, что устали и притихли (все, кроме Дивы); постепенно смиряемся с мыслью, что это житье потихоньку умирает и начинается новое. Во всяком случае, я надеюсь стать наконец частичкой твоей творческой жизни, чтобы еще плотней с тобой сблизиться (тем временем нашелся человек, который привезет тебе твои картины).

С белками, кажется, произошло недоразумение. Мне они нужны для растирания красок, а при 4 штуках в месяц это героическое самопожертвование.

Дива приготовила к отправке половину коричневой длинной кофты (троакар) для тебя. Не пугайся, что она мятая, отгладь ее через мокрую тряпку.

«Друг изучает испанский», конечно, не будет готова полностью. Я слишком рассредоточена. Надеюсь, смогу написать тебе еще раз. 1000 объятий и поцелуев, люби меня, твоя Ф.

Хильда попросила сделать ей копию картины, но пока ничего путного из этой затеи не выходит. Копируя собственную вещь, начинаешь ненавидеть ее так, что даже более или менее удачные детали не можешь воспроизвести прилично.