Мэтью Томас - Мы над собой не властны

— Эд, прекрати! — услышал он.

— А что такое? По-моему, идея шикарная.

— Да ну тебя! Ужас какой-то! — Маминым словам противоречил восторг в голосе. — Не вздумай!

— Все, уже сделано.

— Эд! — взвизгнула мама. — Она же совсем новая!

Родители смеются — не такая уж редкость, но сейчас все было иначе. При нем они смеялись по-взрослому сдержанно, а сейчас резвились без оглядки. Он никогда не слышал у мамы такого молодого голоса.

— Посмотри, как тебе? — спросил отец.

— Не смей этого никому показывать! — потребовала мама. — Слышишь?

— Боишься, дамы в обморок попадают?

Несколько секунд прошло в молчании. Коннелл прижался вплотную к двери. Сердце у него глухо стукало в груди. Послышалась какая-то приглушенная возня.

— Некогда же, времени нет, — сказала мама таким тоном, словно времени больше чем достаточно.

Потом она тихонько застонала. Коннелл похолодел. Он ни разу не видел, чтобы они целовали друг друга в губы, а сейчас вовсю целовались и бог знает что еще проделывали. Сколько раз, глядя, как Джек Коукли с грубоватой нежностью прижимает к себе Синди, Коннелл мысленно упрашивал отца обнять маму при всех.

— Пора идти, — сказала мама.

Вжикнула молния на платье.

— Надо Джека развеселить, а то он совсем приуныл.

Коннелл метнулся к себе в комнату. Потом, когда родители вышли из спальни, он искал на их лицах хоть какую-нибудь подсказку — что они там затевали? — но так ничего и не увидел.

В спокойном, ненапряженном молчании выехали на шоссе Нортен-Стейт-парквей и в конце концов приехали к Коукли. Мужчины сели смотреть футбол, а женщины тем временем за разговорами носили еду из кухни. На столе красовались хрустальные бокалы, серебряные приборы, красивые серебряные солонка с перечницей и скатерти в два слоя. Коннелл первым уселся за стол, предвкушая, как налопается и будет потом сидеть на диване вместе со взрослыми мужчинами, поглаживая себя по раздутому животу и тихо икая.

Джек разрезал индейку. Гости по очереди протягивали ему тарелки.

— Эд! — сказал Джек. — Может, снимешь пиджак? Будь как мы.

Все знали, что сейчас начнется.

— Не могу, — сказал папа. — У меня рубашка без спинки.

Среди гостей порхнули смешки. У Коннелла горели щеки. Один и тот же ритуал повторяется каждый год. Может, всем это и кажется смешным, но все-таки зачем отец дурака валяет? Он единственный пришел в гости в костюме. Остальные были в свитерах и свободных штанах из «китайки». А отец даже в жаркие летние дни носит рубашки с длинным рукавом и строгие брюки. Коннелл чихать хотел на отцовские предостережения насчет истончившегося озонового слоя и рака кожи. Он знал одно: папа выглядит как дебил.

— Слушай, Эд, — сказал Джек, — ты каждый раз так говоришь. Что это вообще значит?

Джек — шесть футов четыре дюйма росту, двести пятьдесят фунтов весу [15] ...шесть футов четыре дюйма росту, двести пятьдесят фунтов весу... — Рост 1 м 90 см, вес 113 кг. — бывший морпех. Когда они все вместе смотрели по телевизору американский футбол, нетрудно было представить Джека квотербеком. Он громогласно рассказывал всякие байки и хохотал во все горло. Папа Коннелла говорил тихо, и все тянули шеи, чтобы расслышать, у Джека лицо просто светилось, когда он слушал, а Коннелл дождаться не мог, скорей бы отец замолчал. Он боялся, что Джек поймет, какой отец на самом деле чудик.

— Понимаете, у меня рубашка без спинки. Не могу я снять пиджак, неудобно получится.

— А почему вдруг рубашка — без спинки?

— Так дешевле, — объяснил папа. — Расход ткани меньше.

— Ну ничего, я думаю, никто здесь не умрет, если твою спину увидит, — неожиданно резко заявил Джек. — Вот скажи, Фрэнк, ты не боишься увидеть спину Эда?

Фрэнк переводил взгляд с Джека на папу Коннелла, словно старался угадать правильный ответ.

— Ладно вам, ребята, — сказал он, смущенно посмеиваясь. — Хочет человек сидеть в пиджаке — пусть его. Праздник все-таки.

— Я понял, что он хочет сидеть в пиджаке. А меня это нервирует. По-хорошему прошу: сними пиджак!

— Ты серьезно? Так сильно хочешь, чтобы я снял пиджак?

Джек уставился на папу в упор. Синди запоздало уловила напряжение, словно какой-нибудь инфразвук, и потянула мужа за рукав.

— Да! — сказал Джек. — Я так хочу!

— Ну что делать... В конце концов, это твой дом.

— Точно, пока еще мой!

— Джек! — ахнула Синди.

Тут даже мама Коннелла встревожилась, хотя улыбалась поначалу. Считалось, якобы Коннелл не знает о том, что известно его родителям: в авиакомпании, где работает Джек, готовится сокращение и Джек боится, как бы его не уволили. Вечерами Коннелл, приоткрыв дверь своей комнаты, слушал мамины разговоры по телефону в кухне.

— Да ничего страшного, Синди, — сказал папа. — Джек, значит, мой пиджак тебе очень мешает?

— Мы тут все запросто, один ты в пиджаке!

— Хорошо, я понял, — сказал папа и встал. — Прости, что всех побеспокоил.

Он медленно стащил с себя пиджак. У дорогой на вид рубашки была аккуратно вырезана спинка. Рукава едва держались. Вся папина спина, в нелепых веснушках и редких жестких волосках, была на виду. Казалось, время остановилось.

— Доволен? — спросил папа. — Этого ты хотел? Ну давай, любуйся!

Джек неожиданно расхохотался, словно гром грянул с ясного неба. За первым раскатом последовал второй, а дальше смех посыпался частой дробью, будто камешки подпрыгивают на воде. Его заразительный хохот подхватили все.

— Садись уже, дурила, ешь индейку! — сказал Джек, отдышавшись.

По его лицу было ясно: он за папу Коннелла пойдет под пули, если понадобится. Коннелл и раньше видел, как люди вот так же смотрели на Эда. Наверное, надо быть взрослым, чтобы оценить его по-настоящему.

Осенью отец заставил Коннелла написать для школьной конференции доклад об адаптации живых организмов. Они набрали целую кучу мокриц-броненосцев и стали постукивать их по спинкам шариковой ручкой. Вначале потревоженные мокрицы сворачивались в шарик; постепенно они прекратили реагировать на раздражитель — одни раньше, другие позже. Считалось, что этот результат имеет огромное значение: мокрицы за какие-нибудь пять минут научились игнорировать инстинкты, сформировавшиеся за миллионы лет эволюции. Коннелл собирал данные, а папа помогал ему рисовать графики и диаграммы на листах картона. Придя на конференцию, Коннелл сразу понял, что у него нет шансов. Другие участники приготовили действующие модели вулканов, радиоуправляемые машинки и громоздкие модели замкнутых экосистем со сложными биоциклами, занимающие два больших стола. А у него при себе даже нет коробки с мокрицами, всего только пара плакатов. Когда собрались учителя и начались презентации, Коннелла бросило в пот. Он как мог изложил ход эксперимента, который не так уж хорошо понимал.