Юрий Поляков - Любовь в эпоху перемен

А после 1991-го люди сникли, разуверились, отупели, выживая, и не стало проектов скорейшего процветания, безумных идей блаженной справедливости, замысловатых подпольных изобретений. Ничего не стало. Слишком жестоким оказалось разочарование. Даже жалуются теперь в газету редко: не верят, что помогут. Несправедливость стала образом жизни. Гена попытался возродить знаменитую рубрику «Граждане, послушайте меня!». И что? Ни-че-го. Пришло несколько писем, в основном от психов. В редакцию ходят теперь только «чайники», от них не спасают ни охрана, ни кодовые замки.

…Главный редактор ободряюще кивнул посетителю, который всерьез устроился за длинным столом и хмуро озирал кабинет, особенно интересуясь Большой тройкой, читающей «Мир и мы». Скорятин нашел в бумагах свой телефон и проверил, кто звонил. Так и есть: пять непринятых вызовов от «помощницы сенатора Буханова». Последний — десять минут назад.

«Ишь ты, спохватилась, индушечка!»

Ощутив в сердце болезненное удовлетворение, он сел напротив незваного гостя и с профессиональным дружелюбием спросил:

— С чем пришли?

— Сколько у меня времени?

— Пять минут. В шесть планерка.

— Планерка у вас уже была. — Николай Николаевич строго посмотрел на собеседника. — Вы, конечно, думаете, я сумасшедший? — Взгляд у него был водянистый.

— Ну что вы!

— Не отпирайтесь! Все так думают. Циолковского тоже считали чокнутым, а теперь он — памятник. Но и это не важно.

— Что же важно?

— Важно то, что я вам сейчас скажу. Ваш кабинет проверен?

— В каком смысле?

— В смысле прослушки.

— Разумеется. Я весь внимание!

— Минуточку! — «Чайник» достал из папки проволочную рамку и поднял над головой.

Контур чуть дрогнул в его кулаке.

— Прослушки нет. Но энергетика черная. Очень!

Естествоиспытатель покачал головой и спрятал прибор, потом несколько раз глубоко вздохнул, размял пальцы, ловко поймал что-то в воздухе, размахнулся и выбросил прочь.

— Я почистил ваш аурофон.

— Спасибо! — душевно поблагодарил Гена.

— Тогда ответьте: народное достояние присвоили два десятка инородцев, которых мы вежливо именуем олигархами. Это нормально? Погодите, не отвечайте! Это только первый вопрос. Теперь — второй. Десять лет страной правил пьяница. Это как? Мы резали линкоры, отпиливали боеголовки, а американцы обкладывали нас по периметру. Кто ответил? Никто. Путин — кадровый сотрудник КГБ и терпит в правительстве агентов ЦРУ. Почему?

— А кто в нашем правительстве из ЦРУ?

— Скажу. Потом. Если захотите. А вам не интересно, почему русские женщины, самые целомудренные в мире, стали поголовно проститутками и совокупляются черт знает с кем? Это мой второй вопрос!

Гена вспомнил рыжий переходящий лоскут Алисы, сытую улыбку Маугли и молча согласился с «чайником». Нет, Зоя никогда бы так с ним не поступила. Никогда!

…Чекист помог Скорятину перетащить коробки из зала прилета на стоянку такси и уместить картонный куб с телевизором в багажник черной «Волги», левачившей у аэропорта. Друзья обнялись и расстались навсегда. Впрочем, нет, однажды Гена в ожидании очередного нагоняя томился в приемной Кошмарика, пока тот совещался со Злотниковым, провалившим выборы. Наконец Сёма, злой и красный, выскочил из кабинета. Его тут же стеной окружила охрана. Так вот, один из «секьюрити» показался похожим на Валеру, постаревшего и облысевшего, но еще бодрого. По всему, он был тут главным, распоряжался, командовал в шипящую рацию, даже не глянул на своего чикагского друга. Так, наверное, и погиб, бедняга, вместе с боссом, когда мотоциклист прилепил к крыше бронированного «мерседеса» бомбу. Или ехал в другой машине. Какая разница? Человек, выпавший из твоей судьбы, в сущности, так же мертв, как и все, зарытые в тесной кладбищенской ограде.

«Левак», крутя баранку, косился на яркую плоскую коробку с видаком, которую счастливый обладатель бережно держал на коленях. Наконец водила не выдержал:

— Откуда?

— Из Штатов.

— И почём?

— «Видак» — двести. Телик двести пятьдесят.

— Недорого.

— Просто повезло — на сейл попали.

— На что попали?

— На распродажу. Сезонная уценка.

— С браком, что ли?

— Почему с браком? Перепроизводство у них. Не знают уж, как товар продать. Берешь двойку — сразу скидка 50 процентов.

— А сколько же там народ получает?

— По-разному. Работяги — тысячу-полторы долларов.

— В год?

— В месяц.

— Вот суки!

— Кто?

— Коммунисты долбаные!

Предусмотрительный Гена повез покупку не домой, а к Алику. Тот обещал за хорошие деньги пристроить технику дружественному жестянщику с Кунцевского автосервиса. Бирюзовые бусы Веркин уже сдал знакомому ювелиру. План был такой: забрать выручку за вычетом долга, отдать на реализацию «двойку», потом днем, когда Марина на работе, заскочить домой, вынуть из тайника Зоино ожерелье, быстро собрать вещи и улететь в Тихославль — без рыданий и объяснений. Как говорили в те годы: «Уходя, уходи!»

Бывший рыцарь правды встретил гостя в махровом халате. Он переживал трудные времена. Не без папиной помощи его взяли в АПН и готовили к засылке в Австрию — собкором. И вдруг он по-дурацки погорел на валюте — спьяну решил разменять в «Метрополе» сто долларов. Дело-то пустяшное, привычное, но Алик попал под декаду борьбы с фарцовщиками. Расстрелять, конечно, не расстреляли, не те времена, но загранка обломилась, да еще отец набил сыну морду, и тот долго не мог показаться на людях. Поганца пристроили в «Пионерскую зорьку», и он приторным голосом рассказывал в эфире, как юные поколения всего мира завидуют счастливому советскому детству.

— Ну ты дал! — восхитился Веркин, обнимая однокашника.

— А что случилось?

— Твоего «Многоженца» Горбач на Политбюро цитировал. Сказал: только гласность может одолеть агрессивно-послушное большинство. Знаешь?

— Нет. Я же прямо с самолета.

— Слушай, Ген, я хочу свою газету организовать.

— А разве можно?

— Скоро будет можно, хотя и трудно. Я на «коня» надеялся, но он не при делах.

— А что такое?

— Выперли.

— За что?

— Не с теми водку пил. Теперь на даче кроссворды разгадывает. Поговори с Исидором! Он у Яковлева через день бывает.

— А как назовешь газету?

— «По прочтении сжечь!» — хихикнул Алик.

— Я серьезно!

— Еще не думал.

— Назови «Честное слово».

— Здорово! Прямо сейчас придумал?

— Угу.

— Такая голова и такому дураку досталась. Не разводись с Мариной!

— Ты-то откуда знаешь?

— Все знают.

— Я люблю другую.

— Гена, любовь — это функциональное расстройство. Лечится регулярным семяизвержением. А семья — святое.

— Не обсуждается.

— Вот к чему приводят смешанные браки. Еврей так бы не поступил! На, забирай свои бабки! Долг я вычел… — Веркин протянул перехваченную аптечной резинкой пачку красных десятирублевок с камнелицым Ильичом.