Юрий Поляков - Любовь в эпоху перемен

Она была горда и счастлива, будто родила идиоту Дормидошину трех богатырей разом.

— Поздравляю! — экс-босс равнодушно махнул рукой. — Когда в декрет?

— С понедельника.

— Удачи! Чтобы все обошлось…

— Я как из пушки рожаю.

— Пошли, пошли, пушка! — Ольга участливо посмотрела на шефа и увела подругу.

…Марина Вику еле выносила, два раза ложилась на сохранение. Так бы, наверное, и скинула, но Исидор привез из Англии какие-то безумно дорогие лекарства. О великодушии Шабельского долго шептались в «Мымре». При советской власти и в голову не залетало, что таблетки могут стоить столько же, сколько телевизор «Грюндиг». Накануне родов Гену услали в Донбасс, где начался бессрочный митинг шахтеров. Чумазые парни стучали касками по ступеням обкома партии и скандировали: «Долой! Долой! Долой!» К работягам выходил первый секретарь, обрюзгший мужик с фиолетовыми губами инфарктника, стыдил, напоминал, что зарплата у горняка больше, чем у него, хозяина области, но они злобно смеялись в ответ и орали: «Долой! Долой! Долой!» Ласскую из роддома забирали свекровь, теща, тесть. Машину дал Исидор.

Скорятин засмеялся и начал дрожащей рукой набирать домашний номер. Глупо, конечно, но ему никогда в голову не приходило, что Вика не его дочь. Маринин грех казался бесплодным. Почему? С какой стати? Эх ты, Чингачгук… В кабинет по-хозяйски зашла Заходырка. Лицо, обычно бледное, как у вампирши с низким гемоглобином, оживилось, порозовев от шампанского. Глаза торжествовали. Казалось, сейчас она приоткроет ярко напомаженные губы, обнажит клыки, вобьет их в шею бывшего главреда и выпьет до капли его усталую кровь.

— Ну вот теперь вы держитесь как мужчина. Нельзя так распускаться!

— Извините.

— Значит, все-таки общаетесь с Шабельским?

— Я? С чего вы взяли?

— Есть такая информация.

— Я, может, и общался бы. Но он со мной не захочет. Сами же знаете…

— А что вы передали ему сегодня через свою дочь, деньги?

— Я?! Какие деньги?! Ничего…

— Врете! Коля встретился с вашей дочерью, отдал пакет, а потом отвез к Шабельскому. По ее просьбе.

— Коля? Он не знает, где живет Исидор. Он при нем не работал. У нас вообще водители долго не задерживаются…

— Зато ваша дочь знает, где живет Шабельский. Он ждал ее во дворе и даже поцеловал. И часто вы через нее подкармливаете предателя?

— Это слежка?

— Нет, почему же? Просто у водителей тоже есть глаза. Не замечали? Зря. Знаете, Леонид Данилович не хотел с вами расставаться. Добрый человек, а вы пользовались. Но когда сегодня узнал, что вы якшаетесь с этим мерзавцем… В общем, вы свободны.

— Ерунда какая-то!

— Нет, не ерунда. Предательство — заразная болезнь. Зачем вы отправили Дронову свою статью?

— А вы зачем?

— Ее отправил Леонид Данилович. Это его право. Он издатель. Завтра же освободите кабинет!

— Почему мне говорите это вы, а не Корчмарик?

— У него много дел. Он возвращается в Москву. — Ее лицо по-девичьи посветлело.

— Ах, вот в чем дело!

— Ваше выходное пособие. — Заходырка выложила на стол толстую пачку денег. — Золотой парашют. Наличными, чтобы без налогов.

— А я думал, вы жадная.

— Я экономная. Будь моя воля, вы бы ничего не получили. Не за что! Скажите спасибо Леониду Даниловичу.

— Кому сдавать дела?

— Пока Дочкину, а там посмотрим. — Она протянула расходный ордер. — Сумму прописью. Дату не ставьте! — «генеральша» брезгливо взяла запачканный кровью бланк. — Не бережетесь вы, Геннадий Павлович! А ведь мы могли стать настоящими друзьями. Жаль!

Она резко встала, усмирила ладонью подпрыгнувшую грудь и ушла. Скорятин проводил взглядом ее презрительно подрагивавшие ягодицы, потом позвонил Марине. Сначала тянулись долгие гудки, он хотел дать отбой, но жена наконец ответила снотворным голосом:

— Ну что тебе еще? Геноцид какой-то! Только уснула…

— Что делает Вика у Шабельского?

Ласская долго не отвечала, дышала в трубку, потом вымолвила:

— Сам-то как считаешь?

— Я сейчас тебя спрашиваю!

— Все-таки выследил. Я-то думала, тебя, кроме этой рыжей проститутки, больше ничего не интересует.

Он вяло удивился: оказывается, куча отставного женского мяса способна на ревность, даже на бдительность. Хорошо еще, Марина не знает, что выкурвила Алиса с этим индопахарем. Вот бы потешилась!

— Я не выслеживал. Мне сказала Заходырка.

— Ну и хорошо, что сказала…

— И что Вика забыла у Исидора? Он тоже ее первый мужчина?

— Совсем дурак?

— Объясни!

— Ты и так все понял.

— Нет, объясни!

— Девочка хочет видеться с отцом.

— Что?!

— Высплюсь — поговорим.

Жена повесила трубку. Гена долго сидел, тупо слушая короткие гудки. В них угадывалось, как в колесном перестуке, бесконечно повторяющееся слово. Но какое?

…Исидор, в приталенном итальянском костюме а-ля «папаша Корлеоне», ходил по кабинету и убеждал, а спецкор, понурив голову, слушал.

— Генацвале, не дури!

Гена сообразил, что у Шабельского и Марины совершенно одинаковая шутливая манера переиначивать его имя на разные лады.

— Пойми ты, крокодил, у дочери должен быть отец. Должен! Ты вырос с отцом? Вот! А я без отца. Папа от инсульта умер, когда арестовали Фефера по делу космополитов. Папа был помощником у Фефера. А мама играла в театре у Михоэлса. И осталась без ролей. Ты понимаешь?

— Понимаю.

— Да, твоя Зоя — очень интересная… особа. Возможно, даже женщина твоей жизни…

— Откуда вы знаете?

— Знаю! Ты будешь потом раскаиваться, рваться сердцем назад, к семье. Она, кстати, это понимает…

— Кто?

— Мятлева.

— Откуда вы ее знаете?

— Я был в Тихославле.

— Зачем?

— Меня просила Марина. Зоя Дмитриевна все поняла и просила передать, что никаких претензий к тебе не имеет.

— Врешь! — Скорятин схватил шефа за галстук и потянул на себя.

Исидор, багровея, с трудом вызволил свой полосатый «Хермес», отдышался и положил перед подчиненным конверт с портретом Героя Советского Союза Заслонова.

«С такой-то фамилией просто невозможно не свершить подвиг…» — думал Гена, вынимая тетрадный листок в клеточку, исписанный ровным красивым подчерком, каким заполняют библиотечные формуляры.

Геннадий Павлович!

То, что мне рассказал Ваш друг, совершенно меняет дело. К сожалению, во все обстоятельства Вашей семейной жизни Вы посвятить меня не удосужились. Напрасно. Впрочем, майские грозы бурные, но скоротечные. К утру даже лужи высыхают. Желаю Вам счастья и обильного потомства. Дети оправдывают все, даже стыд. Ждем новых высокоталантливых статей, Ваша гражданская смелость всегда вызывала уважение. Привет от Ильи. Он возвращается на работу в музей.

— Вот как было, Ниночка! Я не виноват… — прошептал он и нажал кнопку селектора.