Фиона Макфарлейн - Ночной гость

– Сейчас ты кажешься совершенно счастливой, – заметил Ричард.

Рут наклонила голову, но быстро подняла и посмотрела на него.

– Я счастлива, – призналась она. – Прости, утром я была не в настроении: меня расстроила погода.

– Погода превосходная, – сказал он.

Когда она в последний раз слышала от Ричарда слово «превосходный»? Он доверчиво смотрел на нее. Если бы в девятнадцать лет ей сказали, что, для того чтобы он так на нее смотрел, должно пройти больше пятидесяти лет, она была бы убита горем. Теперь она всего лишь испытала легкую печаль, и это было вполне терпимо и приятно. Она погладила Ричарда по руке.

Фрида затихла на кухне, – возможно, она подслушивала. Ричард вспоминал запах патоки у сахарных заводов, а Рут рассказала ему, как мать взяла ее с собой в сахарный город недалеко от Сулы, чтобы играть в бридж-контракт с женами сотрудников «Колониал шугар рефайнинг» [3]. Они сидели за маленькими столиками, пока их дети ели булочки с сосисками и ячменные лепешки, и потому что отец Рут не служил в компании – вообще не имел к ней отношения и даже не был государственным врачом, – некоторые из них не хотели с ней разговаривать. Это был единственный раз, когда ее мать играла в бридж.

– Моей матери это пришлось бы по нраву, – заметил Ричард. – Я думаю, она бы прекрасно себя чувствовала в одном из этих маленьких сахарных городков с их строгой иерархией. Она взяла бы его штурмом.

– Для этого надо быть безжалостным.

– Она и была безжалостной. Однажды школьный приятель моего брата пригласил его к себе на день рождения, но брат заболел и не мог пойти. Мне было тогда лет восемь, а ему лет десять. Мать решила выдать меня за брата, потому что ей хотелось ближе познакомиться с родителями мальчика, у которого был день рождения. Дело в том, что ей необходимо было получить приглашение к ним в дом и эта вечеринка была единственной возможностью туда попасть… Итак, мы прибыли туда, и другие дети, конечно, знали, что это я, а не мой брат, но мать упорно называла меня Джеймсом, и в конце концов они тоже начали меня так называть.

– Но почему она так поступила?

– Это были очень состоятельные люди со связями. У них был огромный дом. Я помню, что был вынужден подчиниться. Мать ужасно дорожила такими приглашениями. После этого она могла позвать их к себе.

Эта история огорчила Рут, и ей захотелось забыть о ней. Ей было неприятно, что Ричард сравнивает свое детство с ее. Его детство прошло в Сиднее, среди темно-коричневых кирпичных домов, паромов, собак на привязи, женщин, развешивающих выстиранное белье на натянутых квадратом веревках в квадратных садах.

Ричард наклонился вперед:

– Какое облегчение, что нам не надо больше беспокоиться о таких вещах! Моя жена обычно жаловалась на случайность всего происходящего, но я предпочитаю подобный ход вещей. А ты? В конце концов Киоко прекрасно поладила с моей матерью.

Рут не хотелось слышать, как он критикует жену, пускай и очень мягко. Она чувствовала, что в ответ должна пожаловаться на Гарри, но не могла. Как смешно, подумала она, сидеть здесь и беспокоиться о верности Гарри. И она положила руку на стол, так что ее маленькое белое запястье было повернуто к Ричарду. Если он посмотрит на него, подумала она, и прежде чем она решила, чтó это будет означать, он посмотрел.

– В Сиднее мы часто приглашали гостей, – сказала Рут, – но у меня это не слишком хорошо получалось. Утром я просыпалась и думала: «Черт возьми, зачем я снова это делаю?» Но Гарри любил гостей. Потом мы перебрались сюда, и приглашать стало некого.

– Сколько времени вы прожили здесь вместе?

– Всего год, – ответила Рут. Действительно, совсем немного. – Я собиралась быть одной из тех пожилых женщин, которые ни минуты не сидят без дела. Занимаются разными вещами, посещают курсы, готовят изысканные блюда, ходят в гости к друзьям. Я так и жила, в Сиднее. Я работала – нет, «работать» неподходящее слово, – я помогала в центре по приему беженцев. Преподавала красноречие, ты знаешь? У меня были частные уроки, и еще я ставила произношение беженцам в центре. А потом мы переехали сюда, потому что так решил Гарри. Он очень поздно ушел на пенсию – я всегда знала, что так получится, – и хотел отдохнуть у моря. Он сказал: «Я созрел для безделья, Рути». Но конечно, когда мы здесь поселились, Гарри с утра до вечера работал в саду, часами по утрам ходил пешком, приводил в порядок дом, мы ездили то к маяку, то к исторической тюрьме, на Рождество приезжали мальчики, и мы отправлялись в город. Он не мог сидеть без дела ни минуты. Но я не такая. Особенно без него. Я переехала сюда и как бы… остановилась.

– Это нехорошо, – сказал Ричард.

На минуту Рут почувствовала себя так, как будто он назвал ее плохой книжкой или плохой пьесой, но Ричард уже не был прежним. Он устал, подумала она, и поэтому стал мягче. Устал пытаться кем-то быть.

– Не знаю, – сказала Рут. – Все думали, что после смерти Гарри я вернусь в Сидней. Я так благоразумно вела себя во всех других отношениях, что все решили, что я и здесь проявлю здравый смысл. Им казалось, что я должна перебраться поближе к одному из мальчиков или мальчики должны вернуться домой. Но Фил прочно обосновался в Гонконге, а у Джеффри в Новой Зеландии серьезно болен тесть, и мне не хотелось быть им в тягость. И получилось, что это я хочу отдохнуть у моря.

Днем дождь прекратился. Рут с Ричардом стояли на дюне с биноклями, выискивая китов. Рут была в напряжении. Если мы увидим одного кита, решила она, то ничего между нами не будет. Если двух, то будет все. Она не знала толком, что такое это все . Киты не появились.

На обед Фрида приготовила свиную корейку с бататом. Она поставила блюдо на стол и отказалась разделить их трапезу, несмотря на уговоры Рут и Ричарда.

– Нет! Нет! – упорствовала Фрида и смеялась, как будто ее щекотали. Ее голос был обиженным и упрямым.

– Ну тогда, по крайней мере, оставьте посуду, – сказала Рут. – Мы разберемся с этим сами.

Фрида заупрямилась, но потом неохотно согласилась. Рут заметила, что Фрида старается не смотреть на Ричарда. Когда он с ней заговаривал, она смотрела куда-то левее его лица и приглаживала аккуратно причесанные волосы. Она сняла пальто с крючка на кухне, пробормотала «Bon appétit» и вышла в коридор. Входная дверь открылась и закрылась.

Теперь Рут была готова к тому, что могло случиться. Ее надежды были неопределенны. Ричард был в прекрасной форме. Он ел с завидным аппетитом и долго смеялся, рассказывая, как его дочь в первый и последний раз взяла его на занятия йогой. Он обещал приготовить Рут японскую еду. На дюне стемнело, и Рут задернула занавески в гостиной, а Ричард закрыл выходящие на море ставни. Никто из них не стал пытаться убрать посуду со стола. Они перешли в гостиную, и Рут пожалела о своем решении сесть в кресло, а не на диван рядом с Ричардом. В девятнадцать лет она бы допустила ту же самую ошибку.