Фиона Макфарлейн - Ночной гость

– На самом деле, – ответила она, – я ничего не обязана тебе говорить. Как ты думаешь?

И Рут повесила трубку – или попыталась повесить. Но она стояла так далеко от стены, с этим длинным проводом между ними, что трубка упала на пол. Она нелепо крутилась на полу, пока Фрида не схватила ее, глядя на трубку так, словно раньше ничего подобного не видела, а потом положила на рычаг.

– Благодарю, – сказала Рут.

Телефон зазвонил снова, но Фрида со своим большим непроницаемым лицом посмотрела на Рут, покачала головой и удалилась в комнату Фила. Телефон звонил и звонил, а Рут не отвечала, пока не услышала, как хлопнула дверь. Тогда она взяла трубку. Это был Джеффри, разумеется расстроенный.

– Ты бросила трубку? – потребовал он ответа, и гордая своим неповиновением Рут, раскаявшись, сказала:

– Я уронила телефон.

Тогда он ласково и снисходительно сказал:

– Мне кажется, кому-нибудь из нас нужно к тебе приехать и встретиться с этой женщиной, которая у тебя живет.

– Вы встретитесь на Рождество.

– Она называет тебя Рути.

– Нет, не называет, – ответила Рут.

– Сколько ты ей платишь?

– Я же сказала тебе, я не плачу ей ни цента.

Это была неправда. Они договорились о небольшом жалованье в обмен на дополнительные услуги Фриды. Сумма была достаточно скромной, но на этом настояла Фрида.

– До Рождества еще несколько недель, – сказал Джеффри. – Не возражаешь, если я ненадолго приеду?

– Замечательно, – ответила Рут.

Но так ли это было? Ей пришло в голову, что Джеффри, возможно, хочет ее навестить, чтобы помешать ее поездке к Ричарду. Приедет ли тогда Ричард, чтобы увезти ее, как он грозился?

Некоторое время – больше, чем обычно, – они провели, желая друг другу спокойной ночи, как влюбленные, которые не могут расстаться, пока кошки не подошли к ногам Рут, говоря: «В постель! В постель!» Она повесила трубку и посадила их на кровать. Они свернулись, ластились и умывались и наконец заснули. Рут прошла в ванную, умылась, стараясь производить как можно больше шума, потом с силой захлопнула дверь в гостиную, но из той части дома, где обитала Фрида, не доносилось ни звука.

Той ночью тигр вернулся. По крайней мере, шум от него или от того, кто этот шум производил. Рут лежала в постели, думая о Ричарде и о том, каково это будет – снова поселиться в городе. Ричард жил в солнечной холмистой части Сиднея, на северо-западе гавани, где деревья осенью обычно теряли листья, а вечером широкие дороги были забиты возвращавшимися домой машинами. В садах росли рододендроны и азалии, словно климат там был холодней и влажней, чем в других частях города, и Рут, плохо знавшая этот район, вспомнила массивный дом одного из своих учеников по красноречию, чьи родители пригласили ее на обед, а потом стали спорить друг с другом о цене уроков. Рут также думала о Джеффри: как по-мальчишески звучал его голос в телефоне и как он сказал: «Дело в том, чего ты сама хочешь». Неужели это возможно? С тех пор как умер Гарри, у нее почти не возникало желаний. Желания были у Фриды. Ей хотелось чистых полов, тонкой талии, другого цвета волос. Фрида наполняла мир своими желаниями. И это восхищало Рут. Почему бы ей не стать такой же?

Первыми услышали шум кошки. Рут уже почти заснула, но они уселись на кровати, словно сфинксы, с подобранными под себя лапами и прищуренными глазами. Они были похожи на маленьких императоров на тканях, которые в восемнадцатом веке везли кораблями из Китая в Англию. Они поводили ушами и били хвостом. Почувствовав их озабоченность, Рут повернула на подушке голову и прислушалась. Так оно и есть, что-то двигалось по гостиной, задевая за мебель, но легкие шаги были едва слышны. Затем последовал громкий выдох, как если бы домашняя кошка обнюхивала щель под безответственно закрытой дверью, только гораздо громче, и в этот миг кошки, утратив самообладание, сбежали.

Теперь Рут чувствовала необычный запах, проникший в комнату после бегства кошек. Особый, густой и грубый запах, совершенно непохожий на запах настоящих джунглей, хотя Рут помнила его с детства. Он вызвал в ее памяти встревоженные крики чаек в саду, когда кошки прятались в траве: не панические, а просто настороженные крики. Быть может, это запах чаек? Или, скорее, попугаев. Тигр тряхнул головой – движение сопровождалось новым выдохом – и мягко прошелся по гостиной. Рут напряженно вслушивалась. Она волновалась за себя, потому что теперь, когда у нее были Фрида и Ричард, тигру незачем было приходить. Он подготовил для них почву, и теперь в нем не было нужды. Она прислушивалась к модуляциям в голосе тигра и вскоре пришла к диким выводам: тигр в коридоре, там два тигра, насекомые едят мебель, и еще там может быть кабан. Запутавшись в этих предположениях, она уснула. В этом смысле Рут повезло: она всегда засыпала, несмотря на беспокойство, но ночью ее мучили причудливые сны. Проснувшись утром, с кошками, придавившими одеяло около ног, она заключила, что то, что она уснула, несмотря на опасность, доказывает отсутствие веры в тигра.

– В конце концов, – сказала она вслух, – никакого тигра нет.

Кошки уделили ей свое игривое внимание и стали умываться. Рут оделась. Причесалась. Никакого тигра не было, ни прошлой ночью, ни когда-либо еще. Сегодня она позвонит Ричарду – не для того, чтобы сказать, что она к нему приедет, еще нет – просто чтобы услышать его голос.

Однако в гостиной, когда Рут туда вошла, прежний порядок был нарушен. Кресло стояло ближе к лампе, чем обычно. Один угол ковра был отогнут. А кошачьи волосы, приставшие к ковру, были жестче, чем обычно, – и рыжее? Свет как ни в чем не бывало падал сквозь кружевные занавески. Несмотря на царившее в доме спокойствие, каждый предмет мебели, казалось, потерял устойчивость в этом плоском безжизненном свете, как бы пытаясь сделать вид, что ничего особенного не случилось. У Рут появилось ощущение, что дом ее обманывает. Как могло здесь пахнуть джунглями ночью, а теперь так сильно и свежо эвкалиптом? Потому что Фрида протирает полы. Наверняка она прячет доказательства, сознательно или нет. Знает ли она об этом?

– Фрида! – позвала она.

Явилась Фрида. Во всем величии валькирии, свойственном ей по утрам, когда ее настроение еще не успело затвердеть и любой пустяк мог сделать ее доброй или суровой. Непостоянная Фрида по утрам, полным нежности, могла съесть йогурт или отказаться от молочной пищи, могла помыть Рут голову или отодвинуть кошек ногой (никогда не пиная их), она несла в себе какую-то новую тайну, исходившую также и от комнаты – бывшей комнаты Филипа; Рут знала, что вход туда запрещен. Мокрые полы сверкали и отражали свет, и потому передвигавшаяся по ним Фрида казалась больше, чем обычно. Как такое может быть, рассуждала Рут, что Фрида, становясь стройнее (в результате диеты), занимает все больше места? Должно быть, это оптическая иллюзия, которая возникает из-за света, исходящего от безупречных полов.