М. Роуз - Парфюмер Будды

Темой диссертации Жас была символика бабочек в мифологии, и она с удивлением заметила, как много видов и подвидов этих существ обитало в центре Манхэттена. Жас отметила серебристо-серую, почти перламутровую голубянку крушинную и радужную баттус филенор.

Гриффин не отреагировал. Он залпом выпил вино, посмотрел в сторону и голосом таким тихим, что ей пришлось наклониться, чтобы расслышать его, сказал, что не надеялся, что она будет ждать из Египта.

– Ждать чего? – спросила она, не понимая его.

– Ждать меня. Нас.

Черно-белая бабочка порхала так близко, что Жас смогла разглядеть семь круглых оранжевых пятнышек на ее крыльях. Она читала, что пятнышки никогда не соприкасаются и всегда располагаются так, чтобы между ними было расстояние.

– Почему нет? – Слова застряли во рту, словно бумага. Ей показалось, что она их пыталась выплюнуть, а не произнести.

– Ты ждешь от меня так много, а я никогда не смогу соответствовать тому, что ты видишь во мне.

Она его услышала, поняла каждое слово, но не смогла сложить их вместе, чтобы понять смысл.

Возможно, он почувствовал ее смятение.

– Твои большие надежды заставляют меня чувствовать себя ничтожным. Знаю, что всегда буду тебя разочаровывать. Я так жить не хочу. – Голос у него был несчастный.

– Ты это про свою диссертацию?

Жас месяцы ждала шанса прочитать ее. Гриффин постоянно откладывал момент, говоря, что не хочет показывать, пока полностью не закончит. Она это понимала. Жас знала, что у него были проблемы с темой, что исследование было очень интересным и что он не укладывался в сроки. Когда Гриффин перестал жаловаться, Жас подумала, что он закончил диссертацию.

Однажды утром, пока он спал, она прибиралась в гостиничном номере и увидела его диссертацию, торчавшую из рюкзака.

Она открыла первую страницу.

– «Я, Гриффин Норт, заявляю, что источники и имена, содержащиеся в работе «Греческое влияние на образ бабочки в эллинистический период египетской культуры: поиск перехода Гора в Эроса и Купидона и обратно», использованы в моей дис…»

Рядом с ней бабочка села на цветок красно-желтой лантаны и стала пить нектар, к ней присоединилась другая бабочка, черная с красными поперечными полосками и белыми пятнышками, но названия ее Жас не помнила. Воспоминания вдруг стали предельно важны.

– «Я, Гриффин Норт, заявляю, что источники и имена, содержащиеся в работе «Греческое влияние на образ бабочки в эллинистический период египетской культуры: поиск перехода Гора в Эроса и Купидона и обратно», использованы в моей диссертации с указанием на упомянутую работу».

Но все было иначе. Гриффин скопировал, целиком и без изменений, целые страницы того, что написала Жас, даже не упомянув ее имени.

Она постаралась убедить себя не расстраиваться. Его работа вовсе не была идентична ее диссертации. Жас не писала о греческом влиянии на культуру позднего царства Египта. Но он полностью воспользовался ее исследованием образа бабочки в греческой мифологии, чтобы связать этот символ с образом Эроса и Купидона. Гриффин использовал ее методику для своих выводов, что изображения бабочек в гробницах позднего периода были результатом эллинистического наследия.

Если бы он попросил, Жас охотно отдала бы Гриффину свою диссертацию. Без ученой степени ему не удалось бы сохранить место на раскопках, в котором он так нуждался. Его место было не в стенах академии, но в пустыне, среди песков. Аспирантура являлась трудным испытанием для каждого, но к нему она была особо жестока. Профессор, которому он ассистировал, знал, что это место ему нужно и что других мест не было, поэтому он воспользовался его безвыходным положением, навалив на него огромный груз работ.

Сидя на полу, Жас прочла всю диссертацию, пропуская некоторые места, но внимательно вчитываясь в другие. Дело было не в том, что Гриффин это сделал, но в том, что он не сказал ей.

Когда он проснулся, Жас потребовала от него объяснений, но они у него едва нашлись. Гриффин просто обвинил ее в том, что она без разрешения залезла в его бумаги.

– Если кто-нибудь узнает, тебя лишат ученой степени, обвинят в плагиате, – сказала она.

– Никто не узнает, если ты не скажешь. Собираешься это сделать? – выкрикнул он.

Вдруг она увидела перед собой чужого человека.

– Как ты мог сказать мне это?

Гриффин убежал в ванную, принял душ, оделся и ушел, не сказав больше ни слова, оставив ее с чувством вины за то, что она сделала. Ее поразило его стремление манипулировать, никогда прежде он ничего такого не делал.

Он позвонил в четыре часа и попросил о встрече в парке, в лодочном домике.

Жас ожидала, что он покается и извинится, и готова была простить ему все. Но бросить ее, вместо того чтобы исправить то, что натворил?

На следующее утро она выбралась из постели и помчалась в аэропорт. Она спряталась в доме бабушки на юге Франции, вспомнив только об этом месте. Первую неделю она каждый день ждала, что Гриффин позвонит или свяжется с ней по электронной почте. Каждую ночь Жас ложилась в постель и плакала в подушку в полном отчаянии. Засыпала она, только убедив себя, что завтра он позвонит, обязательно позвонит.

По утрам она просыпалась, злая на себя за то, что так в нем нуждалась, за то, что все еще ждала мужчину, такого слабого и не желающего даже побороться за нее. Вставала с мыслью, что откажется говорить с ним, если он позвонит. Если он пришлет ей письмо по электронной почте, она его удалит, не открывая.

Но потом она снова начинала ждать.

К концу августа решительность Жас ослабела, и с истерзанным сердцем она вернулась в Нью-Йорк.

В конце лета, когда бы Жас ни приходилось напоминать себе, что совершила смертельную ошибку, открывшись, доверившись кому-то, она исполняла придуманный ритуал.

Взяв один флакончик из своего тайника, она выключала свет, зашторивала окна и садилась на край кровати. Задержав дыхание, Жас наносила немного драгоценных духов на кончики пальцев, душила край воротника с обеих сторон шеи, потом проводила пальцами по одной руке вниз, по другой вверх, подносила руки к лицу и вдыхала аромат, позволяя ему проникать глубоко и ранить ее.

Могущественный аромат обволакивал и топил ее, убаюкивал и заставлял верить, что она все еще с Гриффином, что она снова нашла по-настоящему родную душу.

Потом Жас открывала глаза, оглядывала спальню, красивые шторы из дамасского шелка, рельефы старинных роз на стенах и дюжины мерцающих флаконов Л’Этуаль на туалетном столике. В зеркале она не видела себя, лишь пустоту позади, где на мгновение воображала Гриффина.

Этот ритуал был наказанием, и чтобы вечно помнить, как глупо верить в мечты, она позволяла себе вспомнить больше. Первое свидание в бабушкиной спальне. Спускались сумерки, и, утомленная любовью, она слушала его рассказ о платоновских половинках, которые ищут друг друга по свету.