Олег Врайтов - Записки фельдшера

— Шприц убрал, в «двадцатку» полкуба адреналина на физе, — все так же ровно, тихо, почти безэмоционально произнес врач. — Разговоры потом.

Я тупо смотрел на него, не понимая смысла произнесенных Егоркой слов. Он сощурил глаза и отступил в сторону — прямо за ним, широко раскрыв глаза и кусая кулачок, стояла Маша, с ужасом глядя на нас.

— Мама… мамочка…

— Отца нет, — жестко ударил меня в уши голос врача. Таким злым я его никогда не видел. — Ребенок останется вообще один!

Лучше бы он меня по лицу ударил! Ступор мой прошел почти мгновенно — створки ящика разлетелись в стороны, хрустнули «носики» ампул адреналина и хлорида натрия, с цвирканьем втянул в себя растворы шприц, предыдущий, с злосчастным новокаинамидом, полетел в сторону.

— Тихо… не спеши…

Толкая поршень, я не сводил глаз с пациентки: ох, паршиво она дышала, с хрипами, с клокотанием, неравномерно, глаз не открывала, кожа вся блестит от обильного, невесть когда успевшего появиться, пота, пятна эти проклятые еще больше стали. Повезло, ох, повезло, точно, санитар с дипломом… вот так и ломает «Скорая» гонор у юных специалистов, опылившихся первичными понтами после пары месяцев работы с опытными коллегами под боком. Так и надо, конечно, кто спорит — но не ценой же человеческой жизни, проклятье! Я до боли стиснул зубы.

— Остаток болюсом, «дексы» шесть набирай — и струйно.

— Шесть? — моргнул я. Дозировка как-то…

— Шесть, — повторил Егор.

— Но в стандартах…

— Шесть!

Опустошив шприц, я торопливо схватил три ампулы темного стекла с надписью «дексаметазон», трясущимися пальцами сломал «носики», выдернул из ящика очередной шприц, только уже «десятку». А вот попасть иглой в ампулы не мог. Руки ходили ходуном, как у профессионального алкоголика, да еще как! Попытавшись исправить положение, я поставил все три ампулы на край стола и тут же благополучно уронил одну на пол. В звоне разбитого стекла мне послышался довольный смешок божества — грозы зазнавшихся фельдшеров.

Ладонь Егора накрыла мою.

— Успокойся, Леша. Все получится. Набирай эти и новую открой.

Как он это делает вообще? Дрожь хоть и не полностью, но ушла, и гормоны, втянувшись в цилиндрик «десятки», через минуту уже заструились по пластиковому «хоботку» катетера.

— Систему. Реополиглюкин подключай.

Пакет, бинт, вата со спиртом — флакон в пакет, протереть спиртом в районе горлышка, бинт поверх донышка, завязать узел «хвостиками» пакета поверх бинта, завязать бинт поверх «хвостиков», сделать петлю… ага, люстра невысоко, как раз повесить сгодится. Собирая капельницу, я скосил глаза на пациентку — или мне показалось, или она правда стала дышать ровнее? Посмотрел на Егора, тот многозначительно поджал губы.

— Доктор, а мама проснется? — прозвучал в комнате дрожащий детский голосок.

— Проснется, — пробормотал я, подкручивая прижимной ролик на пластиковой трубке системы. — Конечно, проснется, зайка. Пусть только попробует не проснуться.

Флакон не успел опустеть даже наполовину, когда пациентка, внезапно разразившись кашлем, зашевелилась на диване.

— Доктор… я что, сознание теряла?

Кому и как объяснить это чувство, когда ты возвращаешь человека обратно, дав уже протянувшей холодные руки костлявой шикарного пинка под зад?

— Мокрая вся, надо же… — пожаловалась больная, проводя свободной от системы рукой по лбу и груди. — Ой, как я так? Маша, ты бы окно открыла, вон и доктор весь взопрел.

— Я открыла! — обиженно ответила дочка. — Дядя врач сам попросил!

И хорошо сделала, молча поддакнул я, чувствуя, как предательские струйки стекают по вискам, лбу, змеятся между лопаток. Было бы куда дяде врачу прыгать головой вниз, если бы твоя мама не отреагировала бы на адреналин с гормонами…

— Вы мне только больше не колите ничего, ладно? Даже затошнило с вашего укола.

— Ну… бывает, — откашлялся я. — Сердце-то ваше как?

— Сердце, — нахмурилась пациентка. — Да вроде полегче, знаете… так что всегда после этого лекарства бывает?

Не отвечая, я перемерял давление — ну Егор, ну зараза, а ведь и давление уже в пределах рабочего! Уж не предвидел ли он анафилаксию в качестве терапевтического воздействия, раз у меня не хватило духу на дефибрилляцию? Покатав эту мысль между извилинами, я ее отбросил. Паранойя, фельдшер Астафьев, в чистом виде, не увлекайтесь. Лечится уж больно туго.

— Машенька.

— Да?

— Тебе поручение ответственное. У вас соседи есть, которые дяди и которые взрослые? Если да, позови их сейчас и попроси помочь маму до машины донести.

— Ой, ну не надо, я сама дойду!

— А ну, лежите! — рявкнул я. Грозно бы рявкнул, да пустил петуха под финал возгласа. Отдышался, помотал головой. Мать и дочка смотрели на меня круглыми глазами.

— Извините… Так что с соседями?

— Ну, можно Павла из «восьмой» попросить, если сын дома — они вдвоем помогут.

— Чудно. Давай, Маша, беги за ними.

Хлопнула дверь, выпуская ребенка в подъезд.

Во внезапно образовавшейся и какой-то неловкой тишине я принялся собирать разбросанные по полу шприцы, пустые ампулы и обертки в пакет. Наорал вот на больную, а ведь сам ее чуть и не угрохал — герой, право слово. Спаситель жизней. Стыдоба…

— Доктор… — рука пациентки легла на мое колено.

— Да?

— Вы… извините меня, пожалуйста. Я испугалась просто. Вы из-за меня тоже вот разнервничались, а вам еще работать.

Я понимающе кивнул, стараясь не выставлять напоказ до сих пор подрагивающие руки:

— Ничего, я понимаю. Всякое бывает — и медики люди, тоже пугаются. Тем более, что не я один… — Я покосился на Егорку. Тот стоял, скрестив руки на груди, и ухмылялся, словно не было только что этой сумасшедшей четверти часа, когда мы боролись за жизнь пациентки.

— А… нет, один, — пробормотал я, вставая.

Входная дверь слегка скрипнула, впуская Машу и двух мужчин.

Я снова щелкнул зажигалкой. Робкий огонек оскудевшей за месяц зажигалки привычно лизнул кончик сигареты. Втянул в себя дым — закашлялся. Черт, ну не умею же курить… хорошо же это, наверное? Егор, как обычно, прислонившийся к стене, глядя на меня, зашелся смехом. Я ожег его наигранно злым взглядом, затянулся снова. Прислонился, как и он, спиной к стене гаража, чувствуя холод выстуженного к трем часам ночи бетона. Холод был приятным.

— Будешь?

Егор, как всегда, отказался. Я уверен, что он так же курит, как и все наши, просто стесняется.

— Выдохся?

— Да какой там хрен, — задорно буркнул я. — Хоть сейчас, еще на три таких же…

И профессионально сплюнул на газон, подражая Артемовичу, уже успевшему завалиться спать в машине и даже начать похрапывать. Получилось не очень. Егорка загадочно улыбнулся. Черт возьми, он всегда так улыбался, когда я пытался бравировать, скрывая дрожь в руках — словно знал, как себя обычно ведет перетрухавший салага, которому просто повезло. А сам-то — хоть бы что-то, намекающее на эмоции, из себя выдавил.