Жауме Кабре - Я исповедуюсь

Адриа поскреб ногтем пятно на ручке кресла. Бернат обернулся на звук и спросил: ты в порядке?

– Не оттирается. – Он поскреб сильнее. – Видишь?

Бернат подошел поближе, надел очки и внимательно изучил пятно, словно оно очень его заинтересовало. Не зная, что сказать и что делать, он сложил очки и спокойно заявил, что это не отчищается. А потом сел напротив Адриа. Четверть часа они молчали, и никто им не мешал, потому что жизнь наша состоит из минут, проведенных в одиночестве, после чего мы…

– Ну ладно, посмотри на меня. Адриа, посмотри на меня, ради всего святого!

Адриа перестал скрести ручку кресла и посмотрел на него слегка испуганно. Он смущенно улыбнулся, как будто его застали за чем-то нехорошим.

– Я отдал перепечатать твои рукописи. Мне очень понравилось. Очень. И то, что на оборотной стороне листа, тоже. Я их издам. Твой друг Каменек советует мне это сделать.

Он посмотрел в глаза Адриа. Тот, потерянный, стал еще усерднее соскребать пятно с ручки кресла.

– Ты не Вилсон.

– Адриа, я говорю с тобой о том, что ты написал.

– Простите.

– Тебе не за что просить прощения.

– А это хорошо или плохо?

– То, что ты написал, мне очень нравится. Не знаю, очень ли это хорошо, но мне очень нравится. Ну что с тобой поделаешь, сукин ты сын!

Адриа посмотрел на собеседника, поскреб ручку кресла, открыл рот и снова закрыл. Потом развел руками в растерянности:

– А что я должен теперь делать?

– Слушать меня. Я всю жизнь… Нет, я всю свою ссучью жизнь пытался написать что-нибудь стоящее, что бы потрясло читателей, а ты, никогда этим не занимавшийся, только взялся писать, как нащупал самое ранимое место в душе. По крайней мере, в моей душе. Ну что с тобой поделаешь, а?

Адриа Ардевол не знал, то ли ему поскрести пятно, то ли посмотреть на собеседника. Разволновавшись, он решил посмотреть на стену.

– Мне кажется, вы ошибаетесь. Я ничего не сделал.

– Ну что с тобой делать…

У Адриа наворачивались слезы. Он не хотел смотреть на этого человека. И потер руки.

– Что мне делать? – взмолился он.

Бернат, уйдя в свои мысли, не ответил.

– Сеньор, послушайте…

– Не называй меня так. Я Бернат. Я твой друг.

– Бернат, послушайте…

– Нет, это ты меня послушай. Я ведь теперь знаю, что́ ты обо мне думаешь. Я не жалуюсь. Ты сумел меня разглядеть, и я это заслужил. Но у меня еще есть секреты, о которых ты даже не подозреваешь.

– Мне очень жаль.

Они замолчали. Тут вошел Вилсон и спросил: все в порядке, золотой мой? Он взял Адриа за подбородок, как ребенка, и приподнял его лицо, чтобы лучше видеть. Вытер ему слезы бумажным платочком, дал какую-то таблетку и полстакана воды. Бернат никогда не видел, чтобы Адриа пил с такой жадностью. Вилсон, глядя на Берната, опять спросил: все в порядке? Тот кивнул, – дескать, все просто отлично. Вилсон покосился на упавшую на пол манку. Кое-как подтер ее бумажным платочком и вышел из палаты, унося пустой стакан и насвистывая незнакомую мелодию с размером шесть восьмых.

– Я завидую тебе, что…

Десять минут прошли в молчании.

– Завтра я отнесу твои рукописи Бауса, хорошо? То, что написано зелеными чернилами. А то, что написано черными, я отправил Йоханнесу Каменеку и твоей коллеге по университету, ее фамилия Парера. Публиковать надо и то и другое. Ты согласен? И твои воспоминания, и твои размышления. Ты согласен, Адриа?

– Мне тут колет, – сказал Адриа, показывая на стену. – Как может быть, чтобы стена меня колола?

– Я буду держать тебя в курсе дела.

– И в носу у меня щиплет. Я очень устал. Не могу читать, потому что путаются мысли. Я уже не помню, что ты сказал.

– Я восхищаюсь тобой.

– Я больше так не буду. Клянусь.

Бернат не засмеялся. Он молча смотрел на друга. Потом взял его руку, которая время от времени сражалась с непослушным пятном, и поцеловал ее так, как целуют руку отцу или дяде в знак почтения. Затем посмотрел в глаза Адриа. Тот несколько мгновений не отводил взгляд.

– Ты знаешь, кто я, – утвердительным тоном произнес Бернат. – Ведь правда?

Адриа пристально вглядывался в него. Он кивнул и слегка улыбнулся.

– Кто я? – Робкая надежда промелькнула в голосе Берната.

– Да, ну как же… этот… этот самый. Да?

Бернат встал с серьезным видом.

– Нет? – спросил Адриа озабоченно. И посмотрел на стоящего перед собой мужчину. – Но ведь я знаю. Этот… этот самый. Никак не вспомню имя. Вы не знаете, но есть человек, который знает, ну конечно же знает… Тот, кого зовут… сейчас не помню, но я знаю… Он ко мне так внимателен. Очень внимателен. Он мне говорит… сейчас не помню, что он говорит, но это точно он.

И, помолчав, спросил в тревоге:

– Это ведь так, сеньор?..

В кармане Берната что-то завибрировало. Он достал мобильник. Прочел эсэмэску: «Куда ты пропал?» Наклонился к больному и поцеловал его в лоб:

– До свидания, Адриа.

– Всего доброго. Приходите, когда захотите…

– Меня зовут Бернат.

– Бернат.

– Да, Бернат. Прости меня.

Бернат вышел в коридор и пошел прочь. Он вытер навернувшиеся слезы. Потом быстро огляделся и набрал номер телефона.

– Куда ты, к черту, провалился? – Голос Ксении изменился.

– Слушай, все нормально.

– Ты где?

– Да нигде. Работаю.

– У тебя ведь не должно быть репетиции?

– Нет. Тут образовались другие дела.

– Давай приезжай, охота с тобой повозиться.

– Да я тут еще не меньше чем на час задержусь.

– Ты еще в налоговой?

– Да. Я больше не могу говорить. Пока.

И он повесил трубку, прежде чем Ксения успела еще о чем-нибудь его спросить. Уборщица, проходившая мимо с тележкой для ведра и тряпок, строго посмотрела на Берната, заметив у него в руках мобильник. Она показалась ему похожей на учительницу музыки Трульолс. Очень похожей. Женщина, рыгая, уходила в дальний конец коридора.

Доктор Вальс молитвенно сложил руки и покачал головой:

– Современная медицина тут бессильна.

– Но ведь он такой ученый. Такой умный. Сверходаренный! – Он слушал свой голос с ощущением дежавю, словно он – Кико Ардевол из Тоны. – Он владеет то ли десятью, то ли пятнадцатью языками!

– Все это в прошлом. Мы об этом не раз говорили. Если бегуну отнять ногу, то он не побьет больше никаких рекордов. Это вы понимаете? И тут – то же самое.

– Он написал пять знаковых книг по истории культуры.

– Да, мы это знаем. Но болезни на все это глубоко наплевать. Вот так-то, сеньор Пленса.