Элизабет Страут - Братья Берджесс

– Завтра я посоветуюсь с Маргарет Эставер, – сказала Хавейя и посмотрела на Абдикарима.

Он кивнул.

Кабинет Маргарет Эставер был отражением своей хозяйки – неприбранный, домашний и уютный. Хавейя сидела и наблюдала за женщиной, которую успела полюбить. Волосы Маргарет выбивались из-под кое-как удерживающей их заколки. С того самого момента, как Хавейя поделилась с ней своими планами, Маргарет смотрела в окно.

– Я думала, вам нравятся светофоры, – наконец произнесла она.

– Нравятся. Очень нравятся. Люди следуют их указаниям. Мне очень нравится конституция. Но мои дети… – Хавейя развела руками. – Я хочу, чтобы они выросли африканцами. А здесь это невозможно.

Она принялась повторять: у брата свое дело в Кении, муж согласен переехать… Она все повторяла и повторяла.

Маргарет кивнула.

– Мне будет вас не хватать.

Внезапный порыв ветра зашелестел листьями и захлопнул приоткрытое окно. Хавейя резко выпрямилась, подождала, пока успокоится сердцебиение, и призналась:

– Мне тоже. – Она остро чувствовала боль от этого разговора. – Вы делаете очень важную работу.

Маргарет Эставер устало улыбнулась ей, снова открыла окно.

– Извините, вечно хлопает. – Она сунула между рамой и подоконником толстую книгу и повернулась к Хавейе.

Хавейя же пребывала в тихом шоке, заметив, что окно подперто не чем иным, как Библией.

– В Америке все вертится вокруг личности. Самореализации. Куда ни пойдешь – к врачу, в магазин, какой журнал ни откроешь, везде это «я», «я», «я». А в сердце нашей культуры общество и семья.

– Я знаю, Хавейя, – ответила Маргарет. – Вы можете не объяснять.

– Но я хочу объяснить. Я не желаю, чтобы мои дети росли с чувством, что они – как сказать? – имеют право. А здесь принято воспитывать детей именно так. Дети здесь говорят то, что думают, даже если это неуважительно по отношению к старшим. А родители этому радуются – ах, как хорошо, дитя выражает свое мнение. Мол, пусть мой ребенок знает: у него есть право.

– Это не совсем так. – Маргарет сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. – Я общаюсь с многими семьями, и поверьте, немало местных, американских детишек не чувствуют за собой никакого права. Они даже не чувствуют себя любимыми. – Хавейя ничего не ответила, и Маргарет сдалась: – Впрочем, я понимаю, о чем вы.

– Да, я ведь имею право на собственное мнение. – Хавейя попыталась пошутить, но увидела, что Маргарет не до шуток, и добавила серьезно: – Спасибо вам.

Маргарет встала.

– Вы правильно делаете, заботясь о будущем своих детей.

Хавейя тоже поднялась. Она хотела сказать: Маргарет, в Сомали вы не были бы одинокой. У вас были бы братья и сестры, и дядья, и тети, вы всегда находились бы в кругу семьи. Вы не возвращались бы каждый вечер в пустой дом. Но Хавейя промолчала. Возможно, Маргарет совсем не против пустого дома. Кто разберет, чего на самом деле хотят американцы. (Иногда ей думалось, что всего. Они хотят всего и сразу.)

О, Хелен, Хелен, Хелен!

– Почему? – шептала она, пока ее муж говорил. – Почему? Почему, Джим?

Он беспомощно пожал плечами. Глаза у него были маленькие и сухие.

– Я не знаю, Хелли. Не знаю.

– Ты любил ее?

– Нет.

День был теплый. Хелен встала и пошла закрывать окна, все до единого. Потом опустила жалюзи.

– И все вокруг знают, – тихо проговорила она в изумлении и села на край кофейного столика.

– Нет, Хелли, это не стали предавать огласке.

– В таких случаях нельзя избежать огласки. Эта кошмарная девица сама всем растреплет.

– Нет, Хелли. Это часть соглашения. Она будет молчать.

– Какой же ты дурак, Джим Берджесс! Вот просто дурак набитый! У нее наверняка есть подружки. Девушки любят болтать с подружками. Перемывать кости глупой жене. Вы обо мне говорили?

– Господи, нет, конечно!

Но они говорили. Наверняка говорили, Хелен не сомневалась.

– А ты не сказал ей, что я чуть не умерла в Аризоне, потому что тебе было на меня плевать? Просила вернуться в отель, пока можем, но ты отказался!

Он не ответил, просто молча стоял, вытянув руки по швам.

– Каждый день ты выходил за порог этого дома и шел в библиотеку ? И каждый божий день мне врал?

– Я боялся, Хелли.

– А к ней ходил?

– Нет! Что ты!

– Где ты был вчера?

– В Атланте. Брал показания у свидетелей. Помогал закончить дело.

– Врешь!

– Хелли. Прошу тебя. Я не вру. Честно.

– Где она сейчас?

– Не знаю. Я даже не знаю, продолжает ли она работать в компании. Я не общаюсь оттуда ни с кем, только с Аланом, потому что он занимается моими делами.

– Ты врешь! Если вчера ты был в Атланте по делам фирмы, тебя должен был кто-то сопровождать. Так что либо ты не был в Атланте, либо ты все-таки общаешься с кем-то, кроме Алана. И ты прекрасно знаешь, где она сейчас!

– Я был в Атланте с ассистентом. Про нее он не упоминал, потому что вообще ничего не…

– Меня сейчас стошнит! – воскликнула Хелен и побежала в ванную.

Она едва не позволила ему погладить себя по волосам, но дурнота отступила, и Хелен оттолкнула мужа. В ее жестах было что-то театральное. Нет, она не играла, она говорила и делала все от чистого сердца. Но прежде у нее не возникало необходимости так всплескивать руками, произносить такие слова, и поэтому все это казалось ей чужим. Хелен изо всех сил пыталась сохранять спокойствие, понимая: если он уйдет от нее, чужим станет вообще все, вокруг нее будет истерическая пустота. Не зная, что делать, она тянула время.

– Я не понимаю… – повторяла она.

Джим стоял столбом, и она велела ему сесть.

– Только не рядом со мной. – И громче: – Не приближайся ко мне!

Она забилась в самый угол дивана. Ей хотелось оказаться от него как можно дальше. Она была словно паук, который съеживается при виде опасности.

– Господи… – прошептала она, чувствуя, что пустыня уже совсем близко. – Что я сделала не так?

Джим сидел на краешке кожаной оттоманки.

– Ничего, – проговорил он побелевшими губами.

– Неправда. Я наверняка допустила какую-то ошибку, о которой ты молчишь.

– Нет, нет, Хелли!

– Тогда попробуй объяснить мне, – попросила она спокойным голосом, обманывая и себя, и его.

Он отвел глаза и заговорил медленно, отдельными фразами. Якобы из-за поездки в Мэн, где ни он, ни Боб не смогли помочь Заку, он очень разозлился. Ярость бурлила в нем, как ржавая вода в трубе.

– Я не понимаю, – честно сказала Хелен.

Он признался, что не понимает тоже. Что ему хотелось уйти куда глаза глядят и никогда не возвращаться. Он посмотрел на то, во что превратился Зак, на пустую жизнь Боба…

– На пустую жизнь Боба?! – почти закричала Хелен. – Так это из-за пустой жизни Боба ты завязал пошлую офисную интрижку?! И чем это жизнь Боба пуста, скажи мне на милость?!