Элизабет Страут - Братья Берджесс

Пэм не плакала. Даже не собиралась заплакать. В кои-то веки она была похожа на себя, Боб не видел ее такой уже много лет. Он извинился. Предложил поймать ей такси.

– К черту. – Пэм вытащила из сумочки телефон. – Я ему позвоню сию же секунду. Мне есть что ему сказать, а ты послушаешь. – Она ткнула Боба телефоном в грудь. – На самом деле мы с Джимом не паразиты, Боб. Мы статистика. Еще два неудачника из поколения бэби-бума, которые собирались принести великую пользу обществу и не сделали ничего. И теперь ноют по этому поводу. Да, я хожу на вечеринки в дома, где на стенах развешаны полотна Пикассо, и при этом – что уж поделаешь, Бобби, – на меня часто нападает тоска. Я-то думала, что буду паразитологом, буду лазать по всей Африке, и люди будут мне благодарны. Я буду спасать умирающих. Лично спасу Сомали! Это называется мегаломания, Бобби. Есть такая болезнь. Погоди-погоди, сейчас я наберу твоему гребаному брату. Какой у него номер? А, не надо, в справочной узнаю. Да. Манхэттен. Бизнес. Адвокатская контора. «Энглин, Дэвенпорт и Шэт». Спасибо.

– Пэм…

– Что? Мой психотерапевт полчаса назад спросил, а почему вся семья так носится вокруг Джима? И я подумала, правда, почему? Почему все молча позволяют ему так отвратительно с тобой обращаться? В тот день он сказал мне… к черту, неважно, захочет, сам тебе скажет, как ты его задолбал. Да, будьте любезны, соедините меня с Джимом Берджессом. Это Пэм Карлсон.

– Пэм, зачем ты обсуждаешь с психотерапевтом…

Пэм отмахнулась.

– Ах, недоступен? Ну так передайте ему, чтобы он мне обязательно перезвонил, – произнесла она ледяным тоном и назвала номер. – Что-что? – Наклонив голову, она заткнула пальцем другое ухо и посмотрела на Боба в замешательстве. – Мистер Берджесс у вас больше не работает?

Дорога до Парк-Слоуп была ни длинна, ни коротка; в течение обычного промежутка времени Боб стоял, зажатый в толпе, а поезд с грохотом несся сперва под улицами Манхэттена, затем под Ист-Ривер. Соседи по вагону смотрели перед собой отсутствующим взглядом, погруженные в утренние грезы, возможно, вспоминая услышанные от кого-то слова или думая о словах, которые хотели бы кому-то сказать. Одни читали газеты, другие слушали музыку в наушниках – каждый свою, но большинство, как и Боб, рассеянно глазели по сторонам. Если бы кто-нибудь заглянул сейчас в его разум, то обнаружил бы очень странные, удивительные мысли. Люди вокруг рассеянно дергали ремни своих сумок, все вместе покачивались взад-вперед, когда поезд тормозил и разгонялся, извинялись, наступив кому-нибудь на ногу, слегка кивали, мол, извинение принято – и Боб отчего-то предполагал, что у них-то на уме лишь простые обыденные вещи. Хотя откуда ему знать… Поезд тронулся.

Когда Боб наконец отвязался от Пэм и стал безуспешно звонить сначала Джиму, потом Хелен, сперва он решил: случилась какая-то жуть, кошмарное преступление, Джим Берджесс убил кого-то, или его самого намеревались убить, и вся его семья теперь скрывается. В общем, Боб вообразил историю, достойную передовицы бульварной газеты, и хотя сам понимал нелепость этих страхов, все равно боялся – и с умилением и некоторой завистью смотрел на невинных обывателей, которые спокойно или с опаской думали о грядущем рабочем дне, а не об убийстве брата. Боб прекрасно сознавал, что у него с головой не в порядке. У Джима что-то произошло, но вряд ли это кровавая драма, скорее унылая банальность. Боб устало поплелся к их с Хелен дому; даже в фантазии брат был неразделим с мегаломанией, о которой говорила Пэм.

Однако сомнения не утихали, и в четырех кварталах от дома Боб позвонил своему племяннику Ларри, и племянник его удивил. Во-первых, он ответил, а во-вторых, сказал: «Ой, дядя Боб, там все плохо, погодите, я вам перезвоню». А через пару минут: «Слушайте, мама дома, говорит, чтобы вы заходили, но они с папой теперь вместе не живут, папа спал с какой-то теткой со своей работы». И тогда Боб прибавил шагу и, тяжело дыша, свернул на улицу, где жил его брат.

Войдя в дом, Боб сразу ощутил перемены. Дело было не только в атмосфере утраты; не стало многих вещей. Например, в прихожей больше не висели пальто и куртки Джима. Книжные полки в гостиной лишились по меньшей мере половины книг. Большой телевизор с плоским экраном исчез со стены.

– Хелен, он что, все свои вещи забрал?

– Он ушел в той одежде, которая на нем была в тот день, когда он сообщил мне об интрижке с этой мерзкой ассистенткой. Остальное я выбросила.

– Ты выбросила его одежду? Книги?

Боб осторожно посмотрел на невестку. Волосы у Хелен были стянуты в узел, на висках виднелась седина. Лицо выглядело беззащитным, как у человека, только что снявшего очки – хотя Хелен очков не носила, только читала в них, нацепив на кончик носа.

– Да. И большой телевизор, потому что он ему нравился. А себе принесла старый из подвала. Я выбросила все, что о нем напоминает.

– Ничего себе… – прошептал Боб.

– Ничего себе? – Хелен резко повернулась к нему, садясь на диван. – Не вздумай осуждать меня, Боб.

– Я не осуждаю. – Боб выставил перед собой ладони.

Кресла-качалки тоже не стало. Боб сел в кожаное кресло, которого прежде здесь не видел.

Хелен выглядела какой-то маленькой. На ногах у нее были туфельки-балетки с черными бантиками. Боб заметил, что она сняла все украшения, ни одного кольца на руках. Она не предложила ему выпить, а он и не спрашивал.

– Как ты? – осторожно спросил Боб.

– На этот вопрос я даже отвечать не собираюсь.

– Понимаю. Слушай, я могу как-то помочь?

– У тебя за плечами развод, и ты, наверное, думаешь, что способен меня понять. Но ты ошибаешься.

– Нет-нет. Конечно, не могу.

Они посидели молча. Хелен попросила опустить жалюзи. Боб опустил жалюзи, сел на место. Включил настольную лампу рядом с собой.

– И где он?

– Преподает в каком-то пафосном колледже. На севере штата. Не знаю, как называется город, и знать не хочу. Но если он начнет спать со студентками, то потеряет и эту работу.

– Джимми на такое не способен.

– Ты что… – Хелен подалась вперед и проговорила яростным шепотом: – … ни черта не понял?

Боб никогда не слышал от нее таких слов.

– Ты не понял? – …В глазах у Хелен заблестели слезы. – Он не тот. Человек. Каким. Я его. Знала. – Боб раскрыл рот, но Хелен не дала ему себя перебить: – А знаешь, с кем он мне изменил? Знаешь, что это была за мерзавка? Та самая девка, которая жила в твоем доме этажом ниже. Которая выгнала мужа, и ты посоветовал ей пойти работать к Джиму.

– Эсмеральда? Эсмеральда Мартич? Ты шутишь?!

– Шучу? – переспросила Хелен тише и откинулась на спинку дивана. – Мне совсем не до шуток, Боб. Совсем не до шуток. Ответь мне, зачем ты ее к нему послал? Вот зачем?