Элизабет Страут - Братья Берджесс

Она заявила (и, вспоминая это, Боб всякий раз бормотал: «Господи…»), что в глубине души всегда считала Берджессов семейкой невысокого пошиба. Практически белым отребьем. Деревенщиной. А эта кошмарная развалюха, в которой они росли! И Сьюзан всегда была сукой. Она невзлюбила Хелен с самой первой встречи. Знаешь, что она один раз подарила мне на Рождество? Зонтик!

Хелен потребовала, чтобы Боб немедленно уходил, и он уже вышел за дверь и успел наполовину спуститься с крыльца, когда она проорала ему вслед:

– Она подарила мне черный зонтик! Вот уж спасибо!!!

Боб ехал, ехал и ехал. Машина неслась по дороге, взбиралась на пригорки, миновала крошечный городок из нескольких домов и одной заправки. Прошел не один час, прежде чем встретился указатель на колледж. Много километров назад дорога сделалась узкой и петляла меж холмов, золотых под осенним солнцем. Иногда дорога вела по вершине холма, и тогда были видны разноцветные поля – бурые, желтые, зеленые, а над всем этим раскинулось бесконечное голубое небо с белыми облаками. Но Боб не замечал всей этой красоты.

– Господи… – прошептал он, увидев городок под названием Уилсон, в котором располагался колледж.

И произнес вслух, успокаивая самого себя:

– Вот колледж, где преподает Джим. Времена меняются. Это не фильм ужасов.

Но отделаться от ощущения, что попал в фильм ужасов, Боб не мог. Было что-то нехорошее в этом маленьком городе с узкой центральной улицей под названием Мэйн-стрит. Как будто чьи-то глаза потихоньку следят за красной прокатной машиной, одиноко едущей по пустынным улицам Уилсона субботним вечером.

Брата он нашел в квартире неподалеку от кампуса. Здание частично врезалось в холм, и, чтобы добраться до входа в подъезд, нужно было преодолеть высокую деревянную лестницу. Боб позвонил в домофон и ждал, пока в подъезде не раздались шаги.

Джим приоткрыл дверь наполовину и прислонился к косяку. Под глазами у него залегли лиловые круги, на шее проступили жилы, кадык торчал. Свитер он надел прямо на голое тело.

– Привет, – лаконично сказал он, подняв ладонь.

Поднимаясь следом за ним по лестнице, застеленной грязным ковром, Боб обратил внимание, что носки у брата грязные, а джинсы на нем болтаются. Из-за двери на втором этаже доносилась быстрая иностранная речь, шел резкий запах чеснока и специй – вонь была просто чудовищная. Джим оглянулся через плечо и поднял палец вверх – мол, нам выше.

Зайдя в квартиру, Джим опустился на зеленый клетчатый диван, а Бобу кивнул на стул, стоящий в углу. Боб осторожно присел.

– Пива? – предложил Джим.

Боб покачал головой. Несмотря на большое окно, под которым стоял клетчатый диван, в комнате не хватало света. Лицо у Джима было серым.

– Паршиво, да?

Джим открыл стоящую под настольной лампой коробку пластырей, вынул из нее сигарету, лизнул пальцы.

– Джимми…

– Ну как ты, брат мой?

– Джимми, ты…

– Честно скажу, ненавижу эту дыру. Если, конечно, тебе интересно знать.

Джим взял сигарету тонкими губами, нашарил в кармане зажигалку, раскурил и затянулся.

– Ненавижу студентов, – сообщил он, все еще удерживая в легких дым, – ненавижу кампус, ненавижу эту квартиру. – Выдох. – Ненавижу вьетнамцев или кто там подо мной живет. От них с шести утра тянет горящим жиром и чесноком.

– Джимми, ты совсем плохо выглядишь.

Джим пропустил замечание мимо ушей.

– Жуткое местечко этот Уилсон. Вот сегодня, например, намечается игра в футбол, а на улицах, как всегда, никого. Преподаватели живут там, на холмах, студенты – в общежитиях. – Он снова затянулся. – Кошмарное место.

– Запах от соседей снизу тошнотворный.

– Да, точно.

Джим сидел с безучастным видом. Потер плечо и скрестил ноги, откинул голову на спинку дивана, выдохнул дым и некоторое время смотрел в потолок. Затем поднял голову и обратил взгляд на брата.

– Я рад тебя видеть, Бобби.

Боб подался вперед.

– Господи, Джимми, послушай…

– Слушаю.

– Что ты здесь делаешь?

Лицо Джима заросло щетиной и казалось серым.

– Убегаю. Что еще я могу тут делать? Вот подумал – уютный кампус, умные ребята, шанс начать новую жизнь. Хотя, по правде говоря, учить-то я не умею.

– Студенты есть хорошие?

– Нет, говорю же, я их ненавижу. Хочешь посмеяться? Они не знают, кто такой Уолли Пэкер. В смысле, знают только, что он песни поет. Он для них кто-то вроде Синатры, а про суд они и слыхом не слыхивали. Они даже не в курсе, кто такой О.Джей Симпсон, во всяком случае, большинство. Все это происходило в их раннем детстве. Они ничего не знают и не хотят знать. Тут очень, очень непростая молодежь, Боб. Отпрыски разных воротил. Один из коллег сказал мне, что крупные бизнесмены отправляют детей сюда, зная, что домой те вернутся по-прежнему республиканцами.

– Как ты вообще сюда попал?

Джим пожал плечами, затянулся.

– Да тут один преподаватель лег на операцию или что-то вроде. Вот Алан меня и пристроил.

– А этим часто балуешься? – Боб кивнул на сигарету.

Джим снова пожал плечами.

– Так ты не только куришь?! Ты же никогда… Господи, Джим! Вот такая у тебя, значит, новая жизнь?

Джим устало отмахнулся.

– Ты ведь не сел на наркотики или что-то подобное? О сердце бы подумал!

– О сердце. Ну да. О сердце мне стоит подумать.

Боб встал, заглянул в холодильник. Пиво, бутылка молока, банка оливок.

– А им стоит знать, где сейчас О Джей. Он опять в тюрьме. Вместе с твоим другом Уолли.

– Да. Да, так и есть. – Глаза у Джима покраснели. – Но студенты в Уилсоне на это плевать хотели.

– Я думаю, все на это плевать хотели.

– Да, пожалуй, ты прав.

Боб немного помолчал и спросил:

– Уолли с тобой связывался?

Джим кивнул.

– На этот раз пусть разбирается без меня.

– Думаешь, его посадят? Я не особенно следил за новостями.

– Посадят.

В жизни случаются грустные моменты, и это был один из них. Боб подумал о том, как брат в костюме с иголочки, при дорогих запонках каждый день вещает в микрофон на выходе из здания суда. О том, какую радость принесло ему освобождение подзащитного. Прошли годы, и тот, кого он защищал, видимо, сядет в тюрьму за собственную глупость, непокорность, безрассудство. А его защитник, Джим Берджесс, сидит небритый и тощий в крохотной квартирке где-то в глуши и вдыхает чесночную вонь, которая просачивается сквозь стены…

– Джим.

Брат поднял брови и затушил бычок в пепельнице.

– Я хочу, чтобы ты отсюда уехал.

Джим кивнул.

– Скажи им, что не можешь остаться. Я сам им скажу.

– Я тут думал о всяком… – начал Джим.

Боб ждал.

– И вдруг ясно, вот совершенно ясно понял одну вещь. А мне мало что в жизни ясно, уж можешь поверить. Так вот, я понял, что даже представить не в силах, каково быть черным в этой стране.