Александр Крыласов - Дневник нарколога

— Я же вам помогал, — возмутился оскорбленный больной.

— Помогал, помогал, сейчас и мы тебе поможем.

«Вторая белая горячка», — удрученно констатировал я. Так всю ночь с двумя «белочками» и провозился.

В те годы было не принято похмелять пациентов, мол, советский врач не должен пользоваться стогодовалыми методами. Существует масса современных препаратов, которые помогут облегчить муки абстиненции. Вот и пользуйтесь, дорогие товарищи, последними разработками социалистической медицины. На следующее мое дежурство поступил больной багрово-синюшно-желтушного цвета. Глаза и нос у него были красные, а губы, наоборот, синие. Колбасило и плющило, долбило и трусило, сушило и вязало бедолагу так, словно в руках у него болтался невидимый отбойный молоток. Ему срочно поставили капельницу, сделали уколы и залили в прыгающие губы соответствующие растворы. Никакого эффекта, ему становилось только хуже и хуже. Пациент начал закатывать глаза, хватать воздух ртом и готовиться выдать развернутый эпилептический припадок. Я судорожно вколол ему в задницу противоэпилептический препарат и приготовился держать голову, но тут опытная процедурная медсестра накатила в мензурку пятьдесят грамм спирта и влила в глотку бедняге. Он издал полувсхлип, полухрип, слышно было, как спирт стекает, начиная от корня языка и заканчивая большой кривизной желудка. Несколько секунд — и пациент ожил: губы порозовели, дыхание выровнялось, а в глазах начали отражаться предметы и люди. «Подобное лечи подобным, — пробормотала себе под нос медсестра, быстро вымыла мензурку и заметила: — А теперь можно и уколы ставить».

Кстати, когда-то я собирался стать психиатром, а не наркологом. Но в те далекие времена, когда я оканчивал институт, попасть в ординатуру по психиатрии могли только очень блатные. Пришлось идти в наркологию. Теперь я об этом не жалею. Встречаясь с бывшими студентами, ставшими психиатрами, я вижу разительные перемены, произошедшие с коллегами. Они стали какими-то замкнутыми, подозрительными и как бы ударенными пыльным мешком по голове. В себе я перемен не ощущаю, но жена часто повторяет, что все наркологи постепенно становятся на одно лицо: коммуникабельные, веселые, даже дурашливые, но в то же время все страдают манией величия. Вполне возможно, а как обычному человеку закодировать другого, чтобы тот не пил, не кололся и не курил? Как наставить его на путь истинный и при этом сомневаться в себе и своих способностях? Вот что я точно в себе замечаю, так это профессиональную забывчивость на имена и фамилии своих пациентов. Мне неоднократно обещали вырвать ноги, руки и язык с корнем, если я только посмею назвать чью-нибудь известную фамилию. В нашей стране не принято светить своей алкогольной привязанностью, и встречаясь на улице со своими пациентами, я первым никогда не здороваюсь. Не принято. Так вот, я никогда не помню имен и фамилий своих пациентов, только отчества.

Михалыч работал референтом у Горбачева. Любимым референтом. Михалыч был запойным и сам прекрасно это знал. Распорядок его жизни был священен и непоколебим. Год Михалыч работал на благо отечества и рост личного благосостояния. Затем брал отпуск и уезжал на дачу. Там он залезал в подпол и месяц пил. По-черному. Я поинтересовался, откуда пошла такая мода — квасить в темном подвале. Оказалось, Михалыч в молодости работал в Прибалтике, а там именно так и пьют, чтобы никто не видел и не слышал. Через месяц референта вытаскивали под руки из подвала, прокапывали, и я подвергал его воздействию 25-го кадра. Опять целый год Михалыч вгрызался в работу, с теплотой вспоминая душный и вонючий подпол. Я неоднократно объяснял Михалычу, что до первой рюмки он здоровый, здравомыслящий человек. Но стоит капли дешевой энергии попасть в организм лучшего референта, он сразу превратится в худшего. Михалыч кивал головой, у него было три высших образования, и он все схватывал на лету, но и на старуху бывает проруха. Срок кодировки истек, и Михалыч стал подумывать о любимой даче. Оставалось совсем немного: встреча в Кремле с первыми государственными лицами, краткий брифинг, а потом и полуподвальный отдых. В ночь перед ответственной встречей Михалыча вдруг сразила бессонница, он ворочался с боку на бок и никак не мог уснуть. И тут его посетила спасительная мыслишка: влить тридцать грамм коньячку в чай, выпить и спокойно уснуть. Сказано — сделано. И действительно, Михалыч уснул как младенец. Наутро, садясь в служебную машину, референт попросил водителя — тормознуть у палатки и взять ему бутылочку пивка. Водила сразу все понял и предложил встречный вариант: Михалыч обходится квасом, идет и решает свои служебные дела. А на выходе его уже ждет машина с ящиком пива и двумя ящиками водки, и пусть он тогда хоть «ужрется» по дороге на дачу. Но перед встречей размяться пивком — подписать себе смертный приговор, все увидят нетрезвую походку, почувствуют запах спиртного, услышат смазанную речь и сделают соответствующие выводы. Михалыч стал горячо возражать, что он зажует запах спиртного, лихо спрячется за спины сотоварищей и вообще всех перехитрит. Водитель не поверил, дошло до драки, но референт все-таки выбрался из машины и принял бутылку пива на грудь перед брифингом. В Кремле добавил еще парочку. В результате был изобличен, подвергнут справедливой критике и с позором выгнан из референтов. Потом он сидел передо мной и плакал. Смотреть на плачущих мужчин — невеликое удовольствие, а Михалыча к тому же было по-настоящему жалко. Теперь он не пил, но его карьера была разрушена окончательно и бесповоротно. Никогда он не сможет подняться до прежних высот. Никогда. И Михалыч, и я прекрасно это понимали.

— Но ведь я принял тридцать грамм коньяка исключительно в снотворных целях, — стонал экс-референт.

— Согласен.

— У меня не было никакой тяги, — хватался за повинную головушку Михалыч.

— Согласен, — резюмировал я, — первые тридцать капель были использованы исключительно в релаксационных и снотворных целях, но именно они запустили механизм дешевой энергии. Кстати, можно было и коньяк не пить, достаточно накапать себе несколько капель корвалола или другой спиртосодержащей жидкости, так называемой настойки, и результат был бы тот же. После того как механизм запущен, организм требует продолжения банкета любой ценой, и тогда сознание идет на поводу, как глупый щенок: «Да я самый хитрый, да никто не заметит, да все обойдется». Увы, иногда не обходится.

А этот дяденька поступил после сорокадневного запоя. Ликом черен и прекрасен. События развивались следующим образом: у них с женой намечалась серебряная свадьба, был составлен список дорогих гостей, и под это дело закуплены продукты и два ящика водки. В последний момент список гостей вызвал непримиримые противоречия у супругов. Кого хотел видеть счастливый жених, на дух не переносила капризная невеста, и наоборот. Серебряная свадьба разваливалась на глазах. Невеста хлестнула жениха кухонным полотенцем по бесстыжим зенкам и укатила на дачу. Оскорбленный в лучших чувствах жених воскликнул: «Ах, так!» И принялся уничтожать зеленого змия в количестве сорока литровых бутылок водки. Он закрыл все окна и двери, чтобы не выброситься с пятого этажа по причине «проклятых баб». Норма у него была литр водяры в день. За окном надрывалась тридцатиградусная июльская жара, а мужик сидел в семейных трусах на табурете, пил водку, потел и плакал. Ему до слез было себя жалко, но врожденная гордость не позволяла останавливаться на полпути. И только выпив все два ящика, он пошел сдаваться врачам. С женой, кстати, они тут же помирились, а сколько он оставил здоровья в своей душной квартире, знает только его лечащий врач да ЭКГ.