Александр Любищев - Дневник А. А. Любищева за 1918-1922 гг.

Настоящий дневник отнюдь не является продолжением того, который я вел в 1907–1913 годах и большая часть которого уничтожена. Здесь я не думаю вести, какой бы то ни было летописи и вряд ли уделю много места (если вообще буду уделять) изображению своих душевных переживаний. Скорее этот дневник можно считать продолжением рукописной тетради № 13, где у меня первоначально записывались только впечатления от прочитанных книг, а потом стал записывать и вообще приходящие в голову мысли. С годами я с удовольствием констатирую, что мыслей приходит все больше и больше; в момент их появления они настолько несистематизированы, что трудно бывает их отнести к какой-нибудь категории интересующих меня вопросов, но потом оказывается — из этих мыслей можно извлечь бывает кое-что ценное. Особенно полезной явилась для меня работа над составлением моего наброска «Механизм и витализм как рабочая гипотеза»; просматривая рукописную тетрадь № 12, я убедился, как много наблюдений, фактов и мыслей исчезло бы совершенно из памяти, если бы не было своевременно записано. Я и предполагаю сделать этот дневник таким местом, куда я буду заносить все приходящие в голову мысли. Конечно, потом придется их систематизировать, но я думаю, никогда не наступит такое время, чтобы у меня совершенно перевелись несистемные мысли.

Другим поводом к началу этого дневника послужило сознание того, что я уже приближаюсь к зрелому возрасту (через полтора года с несколькими днями мне будет тридцать лет) и что, если я хочу совершить то, о чем мечтаю, то необходима строгая планомерность и расчетливость в пользовании временем. Это уже выразилось в ведении особого дневника с 1 января 1916 года, где на каждый день (всего в двух-трех строчках) отмечается, как был использован этот день, а в конце месяца подводятся итоги. Я уже пробовал составлять сметы деятельности и, в общем, составление смет значительно увеличило мою работоспособность, в будущем же я надеюсь достигнуть значительно большего. В настоящем дневнике я намерен нарисовать программу деятельности на значительно больший промежуток времени, если не на всю жизнь, а затем устанавливать конкретные программы, положим, на каждое трехлетие.

Состояние мое на военной службе в канцелярии (с ноября 1915 года по март 1918) отнимало так много времени, что за эти два с половиной года я сделал чрезвычайно мало для совершенствования в своей науке. Только в минувшую зиму я несколько эмансипировался от служебных обязанностей и имел возможность посвящать время и своему делу. Зато с каким жаром я принялся за микроскоп, когда разделался с канцелярщиной. Никогда я не микроскопировал с большим удовольствием, чем за это время. Сейчас я совершенно убежден в несправедливости чрезвычайно распространенных взглядов (между прочим, Петражицкого), что оторванность от научной деятельности заглушает стремление к науке. По себе я убедился, что это совершенно неверно. Состоя на службе в Химическом Комитете, я испытывал сильнейшую потребность к научной деятельности, и эта потребность не уменьшалась, а все возрастала. Несмотря на то, что я не мог пожаловаться на плохие успехи на канцелярском поприще, я все время чувствовал, что в этой деятельности я не найду душевного удовлетворения (хотя способности к бюрократической карьере у меня имеются несомненные) и что переношу я ее только ввиду временного характера. С другой стороны, меня самого поразило, что сев после более чем трехлетнего перерыва за научную работу, я гораздо легче разбираюсь в постановке вопросов и нахожу гораздо больше интересного в препаратах, чем раньше. Очевидно, что способность разбираться в препаратах развивается совершенно независимо от упражнения, а упражнение дает только технический навык (в этом смысле я действительно разучился несколько пользоваться микроскопом, что даже раздавил несколько препаратов); приходится все время вспоминать Лейбница:

«аллес вас зих ситвикельт, ентвикельт зих аус сигенер крафт».

Все это придало мне большой бодрости и я в течение полугода, с 18 марта (день моего выхода со службы) нахожусь в самом радужном настроении, не омрачаемом никакими внешними событиями. Несомненная наличность во мне стремления к науке и то обстоятельство, что мои способности во всяком случае не уменьшились за время вынужденной оторванности от научной деятельности, утешает меня в довольно безотрадном настоящем — мне уже 28 лет, у меня всего две незначительных печатных работы и чрезвычайно мало познаний для преодоления тех задач, которые я поставил своей целью жизни.

Моей главной и основной задачей я считаю преодоление дарвинизма, т. е. создание естественной системы организмов, показывающей, что виды не являются изолированными продуктами случайных факторов, а находятся во вполне определенной идейной связи друг с другом. Эта естественная система должна иметь вид периодической системы и как периодическая система элементов не имеет непосредственно ничего общего с филогенией. Для установления такой системы необходимо отыскать нечто аналогичное атомным весам, что я думаю найти путем математического изучения кривых в строении организмов, не имеющих непосредственно функционального значения; сюда относятся сутурные линии аммонитов, форма спинных циррусов у филлодоцил и затем, может быть, разнообразная форма листьев.

Математические трудности этой работы, по-видимому, чрезвычайно значительны; тем с большей неприятностью приходится констатировать, что мой математический багаж весьма невелик, хотя приобретен солидно. Не считая мелких книжек, я основательно проштудировал пока только «Элементы высшей математики» Лоренца и «Аналитическую геометрию» Андреева. Литературу по данному вопросу мне уже удалось собрать, хотя к знакомству с ней приступить, еще не удалось.

Несомненно, что к исполнению этой главной задачи мне придется приступить вряд ли раньше, чем лет через пять, когда удастся солиднее заложить математический фундамент и ознакомиться с работами в этой области.

Близка к первой задаче и вторая, которую также придется разрешать, вероятно, математическим путем, вопрос о стиле организмов. «Атомный вес» вида должен явиться лейтмотивом всей организации вида и с этой точки зрения можно будет различать «стильные» и «нестильные» формы, смотря по тому, насколько строго проводится в организации вида подчинение одному принципу: понятие «нестильных» должно заменить собой понятия о декадансе видов, патологических видах и т. д.

Вообще я сейчас задаюсь целью написать со временем математическую биологию, в которой были бы соединены все попытки приложения математики к биологии.