Александр Крыласов - Дневник нарколога

— Спасибо, доктор. Я получила исчерпывающие сведения. Хотите — верьте, хотите — нет, но я справлюсь сама. Чему вы опять, черт вас возьми, улыбаетесь?

— Уважаемая Маргарита Сергеевна, вы не представляете, сколько раз я слышал подобные слова в этом кабинете. Со счета сбился.

— Набиваете себе цену?

— Нудно констатирую факт. Капельницу будем ставить?

— Нет!

Маргарита Сергеевна, хлопнув дверью, исчезла в канализации большого города, пытаясь самостоятельно всплыть наверх. Сан Саныч, исходя из многолетнего опыта, знал, что эти попытки обречены на провал, и стал ждать дальнейшего развития событий. Через неделю позвонил ее сын:

— Сан Саныч? Здравствуйте. У меня к вам разговор.

— Здравствуйте. Возникло влечение?

— Нет. Со мной все в порядке. Похоже, у мамы возникли проблемы с опиатами.

— Да вы что? — «удивился» нарколог. — Не может быть.

— Сегодня она уже с утра ужалилась. У нее зрачки с булавочную головку, и она требует, чтобы я дал ей телефоны знакомых барыг.

— А у вас что, остались их телефоны?

— Как можно? Я их все уничтожил.

— Вот это правильно. Берите маму под белы руки и дуйте ко мне в кабинет, мухой. Теперь настала ваша очередь спасать семью.

Увы, попытки положить Маргариту Сергеевну в наркологическую клинику успехом не увенчались. Тогда генерал бронетанковых войск самолично запер супругу на даче и выставил вооруженную охрану. На третий день Маргарита Сергеевна сбежала, используя чехол от бронетранспортера вместо веревочной лестницы. Еще через день ее задержал наряд милиции на Казанском вокзале при попытке равноценного обмена обручального кольца на чек «герыча». В чеке оказалась сахарная пудра без малейших признаков психоактивных веществ, и Маргариту Сергеевну отпустили с миром, забрав на память обручальное кольцо и любимые серьги. Завуч устремилась на Ярославский вокзал, но тут ее что-то торкнуло, и она позвонила мужу. Два месяца длился смертный бой за заблудшую душу Маргариты Сергеевны, два раза она сбегала, используя подручные средства, но контент-терапия, как всегда, одержала верх.

Теперь при встречах на районном уровне директор школы Маргарита Сергеевна прячет глаза и негромко шутит:

— Не было у бабы забот, понюхала баба героин.

Сан Саныч возводит глаза к небу и что-то бормочет про лотос.

P.S. А вообще-то наркологи со своими бывшими пациентами и пациентками первыми никогда не здороваются, сохраняют анонимность. Они же не терапевты какие-нибудь.

В педиатрическом отделении больницы города Климовска наступило время вечернего чаепития. Женщины достали из шкафчика каждая свою чашку, заставили весь стол вазочками с печеньем, пряниками, конфетами и принялись чаевничать. Разговор, как всегда, шел о мужчинах, точнее о том, что они давно вымерли как вид. В беседе принимали участие шесть женщин: две с устроенной судьбой и четыре с неустроенной. Слово взяла Надя, медсестра тридцати двух лет, которой хронически не везло с мужчинами. Ну, не везло, хоть тресни. Попадались сплошные алкоголики и тунеядцы, выносило и на наркоманов. Да ладно бы просто бухали и кололись, а то еще и с претензиями: «Это что это у тебя? Ковер на стене висит? Ну ты село. Ковер нужно ложить на полу».

— Ну, конечно, чтобы ты на него наблевал, бездельник, — в сердцах бросала Надежда и указывала очередному ухажеру на дверь.

— Что, так и сказал «ложить»? — возмутилась Генриетта Витальевна, заведующая отделением, и отрезала: — Правильно сделала, что выгнала! Если он не знает элементарных правил русского языка, он тебя недостоин!

— Живешь в Расее с мужуком, — умудренно посоветовала Лукерья Кондратьевна, санитарка, работающая пенсионерка, 1925 года рождения, — терпи. Как вспомню свою жизнь — плачу крокодильими слезьми. Первый муж пил. Ух, как же он пил, ирод. Неделями на коврике спал, до кровати доползти не мог, окаянный. Ушла от него, аспида. Облила коврик керосином, подпалила и ушла. Тогда чуть весь барак не сгорел. Это еще в пятидесятых было. Три года прожила одна — скушно и грустно. Нашла второго хахаля. Тот вообще не пил, ни капли. Сядет, бывалоча, за праздничный стол, нальет себе морсу, стрескает все со своей тарелки, наложит добавки, слупежит и толкает под бок: «Айда, Луша, домой. Видеть эти пьяные морды не могу, с души воротит». Я за компанию пару рюмочек махну, так он на меня потом волком смотрит, неделю не разговаривает. Два года жила с ним, как в раю, хотя, конечно, хотелось иногда плюнуть ему на лысину за его занудство. Потом как забухал — итишь твою мать. Месяцами пил, день с ночью путал, не то что какой день, какой год на дворе путал. Думаю, Господи, да первый муж и не пил совсем, а так баловался. Разошлась с ним. Правда, комнату в коммуналке оттяпала, а его к тетке в деревню спровадила. Он там скирду сена по пьянке поджег, его тамошние мужуки вилами закололи. Это в шестидесятых было. Третий раз вышла замуж быстро, через полгода. Этот вообще не пил, спиртного на дух не выносил, если на него кто перегаром дыхнет — в драку лез. А как на собраниях выступал! Все пьянчужки готовы были под землю провалиться, так он их распекал и чихвостил. Бывалоча, выйдет на трибуну и шумит: «Дайте мне пулемет! Дайте мне пулемет и к нему ленту патронов! Я залягу с ним возле винного магазина и всех проклятых забулдыг тремя очередями положу! Всех до единого, кто к зеленому змею тянется! А мне от нашего правительства амнистия выйдет. Дайте мне пулемет!»

Жила за ним, как за каменной стеной, даже два раза в Геленджик ездили, он там лекции о вреде пьянства читал. На пятый год семейной жизни развязал. Итит твою мать, да первые два мужа и не пили совсем. Так, в песочнице игрались. Годами пил, на скамейке, занесенный снегом спал, на памятнике Карлу Марксу дрых. Залез на него, устроился на каменных плечах и уснул. Как только не свалился? Судить его хотели по политической статье и на Колыму закатать, но пожалели, приняв во внимание прежние заслуги и стаж работы пропагандистом. Два года дали, условно. Так он прокурора Навуходоносором обозвал. До сих пор не знаю, что это за зверь, только тогда ему уже все грехи припомнили и в Когалым сослали. Там он и сгинул, сердешный. Это уже в семидесятых приключилось. И больше я за мужуков не выходила. Хватит, обожглась.

— А я своего гоняю, — поделилась жизненным опытом старшая медсестра Антонина Сергеевна, худая, нервная женщина сорока с небольшим лет, — как нажрется, так в предбанничке и ночует, ну, в коридоре между четырьмя квартирами. Такой на матрасике лежит, стонет. Иисусик. Соседи его жалеют, бутерброды ему носят. А я — кремень. Пока не протрезвеешь — домой не пущу.

— Да ладно.

— Клянусь. Иногда неделями в предбаннике живет. Трутень.