Эдвард Резерфорд - Лондон

Перси написал Дженни трижды. Ответ не пришел. Мейзи познакомила его с другой девушкой, но без толку. И он продолжал испытывать скорбь при взгляде в окно на далекие гряды.

Хелен Мередит волновалась как никогда. Конечно, она привыкла одеваться нарядно. Как большинство девочек ее класса, Хелен должна была надевать пальто и белые перчатки даже для прогулки в Гайд-парке. Ребенок обязан одеваться подобающе. Но не в такой день. Любуясь в зеркало на длинное белое платье с поясом белого, зеленого и фиолетового цветов, она была крайне горда: вылитая мамочка. И они собирались шагать бок о бок в Женской коронационной процессии.

Эдвардианская эпоха, пусть и незабываемая, длилась всего десять лет. Когда скончалась королева Виктория, король Эдуард VII уже пребывал в почтенном возрасте; в последние годы он начал выказывать признаки нездоровья, и его смерть в прошлом году не стала полной неожиданностью. После положенного траура коронации удостоился корректный, верный браку и долгу Георг V с преданной женой Марией.

В субботу, 17 июня, за неделю до этого торжественного события, движение суфражеток решило устроить собственную коронационную процессию. Она обещала быть грандиозной.

Не подлежало сомнению, что за последние три года суфражетки добились невиданного успеха. Их тактика выглядела то возмутительной, то довольно коварной. Так, их трюк с приковыванием себя к оградам в общественных местах не только привлек внимание, но и позволил произносить длинные продуманные речи, покуда полиция пилила цепи. Обнаружив, что на тротуаре их могут задержать за помеху движению, они стали расхаживать с плакатами по обочинам, и полиция была бессильна им помешать. Слишком горячих, которые побили стекла в ответ на отказ правительства принять их делегацию, арестовали. В тюрьме они устроили голодовку, и многие сочли, что их задержали напрасно. Заволновалась же общественность после того, как представили доподлинные факты оскорбления и даже избиения демонстранток полицией, а также их насильственного кормления в тюрьмах. Движение добилось не только внимания. Правительство разработало детальный план его умеренного узаконивания и призвало активисток к мораторию на противоправные действия в период рассмотрения.

Но главным было то, что с годами пришла и поддержка. Движение обзавелось штаб-квартирой на Стрэнде и собственным издательским домом «Уименс пресс» на Чаринг-Кросс-роуд, стало широким и профессиональным. Филиалы множились по всей стране. И вот сегодня, в ознаменование начала нового правления, движение собралось показать свою зрелость всему миру.

– Идем, – улыбнулась мать. – Будем маршировать вместе.

Хелен испытала великую гордость, когда они отправились на станцию подземки «Слоун-сквер».

Белгравия, принадлежавшая знатному роду Гросвенор и находившаяся на востоке Гайд-парка к западу от стен Букингемского дворца и сразу за районом Найтсбридж, была преобразована архитектором и застройщиком Кубиттом в комплекс улиц и площадей с оштукатуренными белыми домами. Лишенные архитектурных изысков, они были внушительными, величественными и дорогими. Самой грандиозной выглядела площадь Белгрейв-сквер. За ней, западнее, длинный прямоугольник Итон-сквер с более скромными домами, куда переехала Вайолет после смерти полковника Мередита. До Слоун-сквер, разделявшей Белгравию и Челси, было недалеко, и там находилась станция подземки.

Минуя этот фешенебельный квартал, две суфражетки ловили на себе неодобрительные взгляды. Для Хелен это было впервые.

– На нас смотрят, – шепнула она матери.

Ответ запомнился ей на всю жизнь.

– Да неужели? – беспечно улыбнулась Вайолет. – Лично мне все равно. А тебе?

Хелен ощутила такую свободу, ей стало так хорошо и весело, что она покатилась со смеху.

– И по-моему, все они выглядят ужасно глупо, – бодро сказала Вайолет на входе в подземку.

Демонстрация, когда они вышли на дальней стороне Вестминстера, потрясла Хелен. Та в жизни не видела ничего подобного. Суфражетки, обвиненные в отсутствии женственности, усвоили урок и постарались принарядиться. Десятки тысяч женщин оделись в длинные, по преимуществу белые платья, уподобившись матронам или их дочерям строжайших времен республиканского Рима. Единственным исключением была дама на лошади, выступавшая впереди и наряженная Жанной д’Арк, которую движение считало своей небесной заступницей. Делегации стекались не только со всей Англии, но и из Шотландии, Уэльса и даже из Индии и прочих областей империи. Процессия растянулась на четыре мили. Они планировали пройти из Сити до Биг-Бена и парламента, после чего достигнуть Гайд-парка и провести большое собрание в Альберт-Холле. Все билеты были давно распроданы.

– И помни, – бросила мать перед тем, как огромная колонна тронулась с места. – Наше дело правое. Хелен, дитя мое, ты должна быть готова к борьбе за идеалы. Мы делаем это во имя нашей страны и светлого будущего.

Хотя Хелен не забыла ни этих слов, ни потрясающего зрелища тысяч женщин в белых платьях с разноцветными поясами и с транспарантами, ей прежде всего запомнилось небывалое чувство единения. Имея цель, шагая в ногу бок о бок с матерью, она вступала в новый мир.

В те годы наблюдались и другие предвестники новой эры. Комету Галлея, явившуюся в год смерти короля Эдуарда VII, сочли событием, имевшим сугубо научное значение. Пожалуй, важнее стало развитие автомобильного транспорта.

Англичане довольно медленно осваивали двигатель внутреннего сгорания. Уже появились немногочисленные автобусы и таксомоторы, но личные автомобили имели только очень богатые люди. «Роллс-ройсу» было всего полдюжины лет, но Пенни располагал им и ранним субботним утром 14 июня 1911 года приехал за стариком Эдвардом Буллом.

Семейство Пенни всегда сохраняло тесные отношения со своими родственниками Буллами. Благодаря женитьбе на Нэнси, дочери Горэма Доггета, и колоссальному успеху своей страховой компании Пенни разбогател не хуже Эдварда. Они собрались заехать в Чартерхаус за Мередитами, внуками Булла, и отвезти их в Боктон, а завтра Пенни доставит мальчиков назад к вечернему чаю. Поездка привела в тайное волнение даже Эдварда Булла, которому не доводилось ездить в автомобиле.

– Не знаю, правильно ли я делаю, что позволяю тебе, близорукому, везти меня в этой штуковине, – заметил он жизнерадостно.

День выдался погожий, проселочная дорога радовала глаз. За час они одолели почти двадцать миль и прибыли в Чартерхаус аккурат перед ланчем. Старый Эдвард, ничуть не устав, находился в прекрасном расположении духа. Он очень расстроился, когда Пенни, которому директор передал телефонное сообщение, заявил, что вынужден вернуться в Лондон.