Даниэль Пайснер - В темноте

Мы все лучше узнавали Соху и Вроблевского. До сих пор они забегали к нам ненадолго, и все разговоры касались только подземной жизни. Однако со временем мы стали общаться теснее. Мы узнали о его жене Ванде, которая до недавних пор никаких дел с евреями старалась не иметь. Он со смущением рассказал, что она выросла в семье антисемитов и все же много помогает ему. Поначалу она делала это весьма неохотно, но потом поняла, насколько он сблизился с нами, и стала помогать все больше. К примеру, именно она покупала нам продукты и другие необходимые вещи – понемногу и в разных магазинах, чтобы не привлекать к себе внимания. Кроме того, Ванда стирала и кипятила наши вещи, чтобы уничтожить вшей, а потом гладила и аккуратно складывала их.

Ванда нередко жаловалась, что Соха тратит на нас слишком много сил и времени.

– Отправляйся к своим евреям! Idz do twoich zydow! – говорила она ему во время размолвок.

Иногда она грозила донести на нас в СС или гестапо, и тогда Сохе приходилось прибегать к ответным угрозам. Он говорил ей, что ее в этом случае точно расстреляют, а он уйдет под землю. Угрозы свои он подкреплял и поступками. Однажды он проиллюстрировал смысл своих слов, приставив к ее голове пистолет.

– Вот что ждет тебя, если ты о них расскажешь, – сказал он.

Он любил свою жену и не желал ей зла – просто хотел продемонстрировать ей, что немцы обязательно накажут ее за пособничество в сокрытии евреев.

Эту историю он рассказал нам сам. Он был очень удручен этим инцидентом. Он прекрасно понимал, в каком неприглядном свете выставляет свою жену и себя… Как думал мой отец, он просто хотел дать нам понять, какому риску подвергает себя и свою семью, взявшись помогать нам.

Соха рассказал, что у него есть дочь Стефця. В то время ей было лет 10, и, мне кажется, именно благодаря любви к ней Соха так привязался к нашей маме и нам, детям. Он проводил со мной и Павлом так много времени, потому что мы напоминали ему о дочери, потому что он представлял, каково было бы ей проходить через такие мучения. За нас у него болело сердце, потому что оно точно так же болело бы за нее. Именно поэтому он делился с нами бутербродами, дважды в день спускался в канализацию, приносил лекарства и особенно заботился о нас. Однажды зимой, сразу после первого снега, Соха принес мне снежок. Это был идеально слепленный снежок. Совершенно круглый и абсолютно гладкий. Точно такой же снежок он принес и Павлу, и мы играли с ними, пока они не растаяли. Соха понимал, как тяжело ребенку пропускать первый снегопад. Он знал, какую радость нам принесет этот маленький подарок. А знал он все это, потому что понимал, какое значение эти вещи имели бы для его дочери.

В глубине души, признался нам Соха во время долгих бесед, он верил, что сам Бог дал ему возможность искупить грехи, поручив спасти нас. По мере развития отношений с нами Соха стал чаще посещать церковь. Он воспитывался в католической семье, но в юности отошел от церкви. Женившись на Ванде, он вернулся к вере. Бывая в церкви, сказал он нам, он молился за свою подземную семью. В благодарность за то, что мы еще живы, он ставил свечи, а в заключение добавлял:

– Прости нам грехи наши, Господи, ведь мы спасаем невинных, брошенных всеми и находящихся в смертельной опасности людей.

Он все больше помогал нам, но… продолжал брать с нас деньги!.. В скором времени скромные резервы остальных членов нашей группы истощились, и возможность выплачивать ежедневные 500 злотых осталась только у отца. После побега Вайсса и его приспешников небольшое количество денег поступало от Корсара и Оренбаха, но через несколько недель их запасы иссякли. Теперь со всех остальных нельзя было собрать ни гроша. Только у Галины Винд была припрятана купюра в 20 злотых, но папа отказался забирать у девушки последнее.

Время от времени мне удавалось подслушать, как мама с папой говорили о том, что цена услуг, установленная тогда, когда еще казалось, что война скоро кончится и финансовая нагрузка будет разделена на всех, теперь оказалась слишком высокой. Папа подходил к этой проблеме максимально практично. Он говорил, что он готов платить, покуда у него есть деньги. Он говорил, что мы все равно не имеем возможности использовать их как-либо иначе. Он печалился по тому ценному камню, который вывалился у него из ботинка и на который мы смогли бы жить несколько недель.

В конце концов деньги и ценности кончились и у него. Он уже отдал свои золотые часы и прочие ценности, а собственно денег практически не осталось. Группе это грозило серьезнейшим кризисом, но папа решил не тревожить людей. Знали о его финансовом состоянии только они с мамой, а я обнаружила это только потому, что привыкла прислушиваться, когда они секретничали между собой.

В конечном итоге папа решил рассказать обо всем Сохе. Он сделал это потихоньку, в угловой комнатке нашего Г-образного помещения. В самых общих чертах они с Сохой уже обсуждали вероятность такого развития событий. Соха всегда говорил, что самые трудные времена для нас наступят, когда кончатся деньги. Папа часто повторял его слова:

– Когда уже не будет денег, чтобы заплатить за последнюю котлету.

Папа не хотел сдаваться и признавать, что пришло время этой последней котлеты. Он тихим шепотом сделал Сохе предложение. Он рассказал ему, как уже почти год назад, в последнюю ночь августовской «акции», к нам зашел его дядюшка. Он рассказал ему о кладе, спрятанном в подвале одного из жилых домов.

– У меня в карманах пусто, – сказал папа, – но снаружи есть деньги и драгоценности.

– А вдруг я не найду клада? – спросил Соха.

– Найдешь, – заверил его отец, – ты просто должен его найти.

Утром Соха с Вроблевским принесли с собой несколько лишних сумок. В них были золотые монеты, ювелирные изделия, столовое серебро и другие ценности – все наследство, переданное моему папе его дядей в ночь его гибели. Отец был так счастлив видеть все эти вещи, что даже не стал пересчитывать деньги и сверять найденные драгоценности со списком. Он сразу же вернул сумки Сохе и сказал:

– Оставь все это себе. Нам здесь все это не нужно. Будем считать, что так мы расплатились с тобой сполна.

Соха отказался и предложил папе оставить клад у себя, а потом, так же, как раньше, выделять ему и его коллегам по 500 злотых в день. Сначала папа не понял причин отказа, но потом нашел ему объяснение. Он решил, что Соха не хотел, чтобы отец и остальные члены нашей группы чувствовали себя в долгу перед ним и в то же время чтобы его товарищам приходили в голову мысли бросить выполнение своих обязанностей, получив причитавшееся. Чем бы ни руководствовался Соха, папа поступил так, как он сказал, но уже через несколько недель и от этого клада ничего не осталось. Именно в этот момент Соха и повел себя как наш бескорыстный спаситель. Он отвел отца в сторону и вручил ему деньги. Он сказал, что в конце каждого ежедневного визита будет передавать ему оговоренную сумму и попросил не говорить об этом Вроблевскому и Ковалову.