Артемий Ульянов - Записки санитара морга

– Папа! Папа!! – совсем по-детски звал он своего покойного отца, со стоном упираясь в дверь. – Я здесь! Я тебе сейчас все объясню! Папа! Она не знала, что будет…

Одержав верх в стремительной схватке за врата Царства мертвых, разделявших Пименовых, я захлопнул дверь, молниеносно крутанув ключом в замке. В ответ посетитель обрушил град мощных ударов на служебный вход отделения.

– Открой! – хрипло орал он, молотя руками и ногами. – Я всего два слова ему скажу!! Мне больше ничего не надо!! – сорвался Пименов на стон.

«Надо ментам звонить, а то он себя об дверь покалечит», – решил я, метнувшись в глубь отделения за трубкой радиотелефона. Схватив ее, немного помедлил со звонком, прислушиваясь. Удары прекратились. Подойдя к двери, я посмотрел в глазок. На крыльце никого не было. «Убежал, – решил я. – Или совсем, или за болгаркой, чтоб дверь пилить». Облегченно вздохнув, я тут же услышал невнятные завывания, в которых трудно было различить человеческую речь. Пименов сидел на крыльце, вплотную к краю двери. На секунду притихнув, он вновь начинал выть, бессильно постукивая по двери кулаком. Некоторые слова прорывались сквозь безутешный вой. «Все забирайте, все», «сказать только», «открыть надо» – доносилось до меня с той стороны. «Откройте!!! Скоты бездушные! – вдруг яростно заорал он. – Ради детей ваших!!!»

Прильнув к глазку, я увидел трех госпитальных милиционеров, вальяжно идущих через двор патанатомии к нарушителю. Они были в громоздких касках, бронежилетах и с автоматами наперевес, словно только с передовой. Увидев ментов, Пименов вскочил и бросился к ним. «Товарищи, помогите мне дверь открыть!!» – умолял он, истошно выкрикивая отдельные слова. «Срочно! Там мой отец, Пименов Сергей Дмитриевич! Если он не… если я не скажу ему… Вы что??!!» – зашелся он в страхе и негодовании, когда больничные вояки поволокли его, упирающегося, вон с территории клиники.

Наблюдая за этой сценой в дверной глазок, я всем нутром жалел того, кто всего минуту назад так напугал меня. Набрав телефон центрального поста милиции, представился и сказал, стараясь звучать весомо:

– Вы сейчас человека забрали, со двора патанатомии. Быстро вызывайте ему «скорую». У него тяжелый психический срыв. Это очень опасно.

– Ага, понятно, – вяло согласился дежурный. – Сообщу. Это санитар морговский, да?

– Да, Антонов моя фамилия.

– А откуда ты знаешь, что срыв? Ты доктор, что ли?

Опешив от такого поворота, я пару секунд помолчал.

– Откуда знаю? – вскипел я, сжимая трубку до белых костяшек. – Это понятно даже тупому мусору, вроде тебя! «Скорую» вызывайте, говорю!

– Ты похами еще, трупорез! Рапорт подам, тебя ж уволят, дурака!

– А если мужик этот чего-нибудь выкинет, тебя посадят! Чувствуешь разницу? Как фамилия дежурного по роте? – грозно рявкнул я. Видно, вопрос попал в слабую точку милиционера, отчего он тут же бросил трубку. – Где они таких уродов набирают?! – сказал я сквозь зубы. – По конкурсу, что ли…

Бессильно ругаясь, я поплелся в комнату отдыха. Плюхнувшись в кресло, по привычке потянулся за пультом от телика. Взяв его в руки, включать ящик не стал, решив просто посидеть в тишине, без ненужных мне новостей, пустых споров, прогнозов погоды и красочных призывов купить. Происшествие с Пименовым выбило меня из колеи.

Сперва все для меня в нем было очевидно. Мужчина, задавленный грузом горя, в неадекватном состоянии, пытался увидеть труп отца. Я ему этого не позволил. И поступил совершенно правильно. Неизвестно, как бы он отреагировал на такое зрелище. Мог бы совсем спятить, навредить себе, мне и каждому, кто попался бы под руку. Более того, когда его задержала наша родная милиция, я сообщил в органы о необходимости обеспечить задержанному медицинскую помощь. Ситуация ясная, спорить здесь не о чем. Вроде как…

Сидя в «двенашке», в тишине телевизионного вакуума, с каждой минутой я все сильнее сомневался в том, что сомневаться не в чем. Сначала неотчетливо, потом резче передо мною проступала совсем другая картина произошедшего. Наверное, ее можно было бы увидеть с другой стороны служебного входа, стоя на крыльце, где стоял мужчина в тусклом сером спортивном костюме. Потихоньку она наливалась красками, обретая реалистичность и право на жизнь. Очевидность ситуации, которая еще недавно была «ясной», таяла на глазах.

– А если так… – вполголоса бубнил я. – Пименов этот нес в себе какую-то огромную вину перед отцом. И собирался каким-то образом снять ее с себя, а может, и со всей семьи, рассказав что-то папе. Да не успел – папа помер. И он уверен, что если поговорит с отцом, пока тот еще не в гробу, то все разрешится. Или разрешится хотя бы для него. И так это важно для Пименова, что является одним из главных событий жизни. Или нет, не событий… линий жизни. Что в такой ситуации будет делать человек? Идти к цели. Делать для этого все возможное. И он пошел – в морг, к отцу. А там его встретил какой-то санитаришка, который про беду Пименова ни черта не знает. И объяснить ему вряд ли удастся. И говорит он бедолаге, что морг закрыт. А отец-то всего в нескольких метрах. Тот в отчаянии пытается прорваться, ничего у него не выходит… потом менты… И жизнь Пименова потекла по другому сценарию, которого он не хочет, боится. Или такой поворот для него просто невозможен. А все почему? Потому что посторонним в морг – не положено. И Пименов проживет всю жизнь, зная, что не смог справиться с такой малостью. С каким-то юнцом санитаром, вставшим между ним и отцом. Ничего вариант, а? – спросил я себя, задумчиво поднимаясь из кресла. – А ведь я бы мог поступить по-другому. Выкатить тело на подъемнике к служебному входу, например. Это, конечно, стрёмно, опасно… не по правилам. Могут быть неприятности. И вот он, тут как тут! То, что самое страшное в жизни – выбор. Свои собственные неприятности и риски против трагедии Пименова. Трагедия, это, конечно, ужасно. Но неприятности-то свои, все-таки…

Еще раз пристально взглянув на все сказанное, я вновь стал уговаривать себя, что поступил верно. Только так и можно было поступить. А другая история – череда неправдоподобных натяжек. Опять ожили слова «очевидная ситуация». Вот только никак не удавалось избавиться от ощущения, что я убежденно вру себе. А ведь любой разумный человек согласился бы, что показать Пименову труп отца – просто безумие на грани с преступлением. Вроде как…

Потом я долго пытался уснуть, гоня от себя то одну, то другую картину, главным персонажем которой являлся Пименов. Но они никак не желали уходить. Наверное, оттого, что главным персонажем был все-таки я. История Пименова родила для меня свою собственную, в которой решающий выбор был за мной. Мужчина в тусклом сером костюме скоро растворится в толщине календаря. Санитар Антонов, сделавший то, что сделал, будет рядом до конца. То правый, то виноватый, этот двадцатилетний парень в хирургической пижаме, не пустивший Пименова в отделение патанатомии, навсегда останется крохотной частичкой меня. Я постарею, еще много чего пережив… И неизвестно, какой увижу я эту историю в старости. Оправдаю себя или нет? Может, найду третий смысл… Вечно молодой санитар Антонов, застрявший в июне 1995 года, раз за разом будет верен себе, преграждая Пименову путь в отделение. Он неподкупен, безжалостен, непреклонен и тверд. Он необратимая часть меня, намертво схваченная временем. Я не властен над ним. Он же будет незаметно менять стареющего Антонова, заставляя снова и снова возвращаться к тем минутам, когда захлопнулась дверь между отцом и сыном.