Алиса Ганиева - Салам тебе, Далгат! (сборник)

Когда мой приятель Луи, женственный молодой человек, проходивший в Москве стажировку от Тринити-колледжа, решил отправиться в Дагестан, его папа-ирландец и мама-итальянка чуть не упали в обморок. Но Луи был слишком любознателен и поехал. Причем один. Он ведь, как любой ирландец, знал, что такое нестабильная обстановка и религиозная война.

Надо сказать, в Москве помимо учебы Луи занимался многими любопытными вещами. Позировал со своим другом-моделью для журналов, брал интервью у каких-то шеф-поваров для газеты “The Moscow Times” и даже ездил в Питер сниматься для передачи о досуге иностранных геев в России. Луи – это вообще, как все знают, сокращенное имя Людовик. Но здесь Людовик ни при чем. У Луи была бабушка Луиджина, поэтому его назвали Луи, сестру – Джина. А всего у него шесть или семь братьев и сестер.

До Махачкалы Луи доехал на поезде. Я нарисовала ему схему проезда до автостанции, где он мог бы сесть на маршрутку и поехать в горы, к моим деду и бабушке. Как ни странно, Луи умудрился благополучно все найти, а еще полежать на грязном городском пляже, не решаясь зайти в воду. В маршрутке, следовавшей в районное село Гуниб, Луи сидел и боялся. Точного адреса моих родственников он не знал. Да и вообще, сами подумайте: опасный регион, сумрачные горы. Попутчики с ним разговорились, обещали проводить куда надо. Но парень, сидевший рядом, приказал вынуть из уха серьгу. «С серьгой в ухе тебя ни в один дом не пустят». Это он, конечно, преувеличивал. А может, и шутил.

Гуниб – это, надо сказать, историческое место. Именно здесь был пленен имам Шамиль и окончилась Кавказская война. Коренных жителей выселили за поддержку сепаратистов и возвели русскую крепость. Город заселили конная милиция, военные, дворяне. Здесь выстроили дворец в виде мальтийского креста – для великого князя К. Р. Он приезжал лечиться от туберкулеза. В этом же здании потом жил генерал Комаров. Кажется, там же обитал хирург Пирогов. В общем, компания набиралась интересная. Играл оркестр, танцевали.

В ХХ веке Гуниб стал районным центром, туда начали съезжаться жители окрестных сел, все со своим диалектом, норовом, порядками. В конце концов образовался общий гунибский говор. Открыли советскую турбазу и туберкулезный санаторий. Начали приезжать по путевкам толпы чернорабочих из Вологды и Кемерова, пить водку, топтать луга и любиться в кустах. Гуниб получил статус гнезда разврата. Местные подростки обожали разглядывать приезжающих барышень.

Луи разврата уже не застал. Бабушка тут же окрестила его Луизой. Общались они буквально на пальцах, потому что она знает русский хуже, чем он. Соседские парни взяли над «Луизой» опеку. Повели его на макушку горы показывать триумфальный туннель, который специально прорыли для царя Александра Второго. Туннель осел, и в тени его отдыхали коровы. На Царской поляне, где когда-то праздновали победу над горцами, остались слабо выраженные бугорки (самодельные солдатские столы и скамейки). Соседи-юноши допытывались у Луи о девушках. Не успел ли он подцепить кого в поезде? Луи натужно молчал и правды своих пристрастий не выдал.

Мыл бабушке посуду. Умолял пустить его подоить корову. Та только нервно смеялась. Луи настаивал. Бабушка сопротивлялась: негоже мужчинам доить коров. Пришел дед и тоже прочитал лекцию. Луи сказал: «У нас в Ирландии есть поговорка о том, что мужчина не станет мужчиной, пока не подоит козу. Я доил козу, и мой брат доил козу. А теперь я хочу подоить корову». По поводу коров Луи находился в состоянии ажиотажа. Фотографировал их где только можно. Когда его наконец подпустили к вымени, сошлись соседи. Передавали друг другу, что у Джавадиляй доит коров какой-то иностранец.

Джавадиляй – это не имя, а производное от имени мужа – Джавад. То есть, допустим, Светлана Медведева была бы Дмитриляй, а Людмила Путина – Владимириляй, а Виктория Бэкхем – Дэвидиляй.

А в других селениях, уже совсем в другом районе Дагестана, сын, видимо, важнее мужа. Потому что женщин называют по имени сына. К примеру, Махачильэбель или Мусалэбель, что в переводе Махача-мать и Мусы-мать.

Углубиться в горы Луи уже не мог. Не было времени. Ждали Москва и Дублин. Луи уехал, но бабушка до сих пор вспоминает «Луизу», а сельские старушки говорят: красивый парень, «на нашего похож». Серьгу Луи в Гунибе забыл. По дороге купил себе какую-то яркую, женскую. Защитил в Москве реферат о советских пионерских организациях и улетел домой, легко распрощавшись с московским другом. И еще выложил в Интернете фотографии гунибских коров.

Луи неплохо отделался. Никто его не остановил, не спросил документов, не поставил на учет. Туристам из Южной Кореи, которые целой группой оказались в Гунибе прошлым летом, повезло меньше. Их забрали местные фээсбэшники. Пытались допрашивать, но те не знали ни русского, ни аварского. В конце концов разыскали где-то по селу моего брата-подростка, знающего английский. Он им и переводил. Корейцы, оказывается, решили куда-нибудь съездить, «в какое-нибудь красивое местечко». Раскрыли карту, поводили пальчиком и наткнулись на Гуниб. Вот и приехали. Версия, конечно, странная, но корейцев со всеми их рюкзачками и фотоаппаратиками отпустили. Пусть себе гуляют, смотрят на достопримечательности и на горы.

Во внутреннем Дагестане течет темная речка. Так она и называется – темная речка Бец-ор. Вдоль нее разбросаны хутора, а точнее – одиночные семейные хозяйства. Автомобильные дороги к этим хуторам не проложены, шоссе постепенно сменяется тропинкой, а мелкие села – глухим лесом.

Как-то я отправилась туда в гости к троюродной сестре, годящейся мне в матери. Сестру я не видела до этого никогда в жизни. Ее дочь и зять встретили меня в селении Тлярош. Зять Али-Асхаб работал в нем школьным учителем, а дочь Марьям – пионервожатой, за полторы тысячи рублей в месяц. Они показывали дорогу, с ними была одна кобыла, и мы ехали на ней шагом, сменяя друг друга по очереди.

Еще в начале пути учитель Али-Асхаб спешился и уселся на краю глубокого оврага. Я сразу сообразила, что это за место. Зимой, под Новый год, Али-Асхаб отправился в лес за елкой, и местный лесник предложил подвезти его на своей машине. Так они и поехали в пургу, по ледяной дороге: лесник, его жена на восьмом месяце беременности и учитель. Вдруг автомобиль занесло, и он начал съезжать в заснеженный овраг. Лесник с женой успели выскочить, а Али-Асхаба протащило почти до самого низа. После полученной в аварии травмы лицо его стало асимметричным, правая бровь задралась высоко вверх. Мать его все твердила, что сын повредился и умом, даже показывала мне в доме вмятины в стенах – там, куда, по ее словам, он бился головой. Со дня аварии прошло полгода, а Али-Асхаб все никак не мог прийти в себя и остался в смертельной обиде на лесника.