Алиса Ганиева - Салам тебе, Далгат! (сборник)

– Точно ушел? А куда? – переспросил Далгат.

– Он речь сказал, а потом убежал, на свадьбу спешил. Сюда, в «Халал», у моря.

Далгат вспомнил, что тетя Наида что-то говорила про свадьбу Залбега. Вокруг громко и упорно захлопали, отчасти перекрывая скрипучий голос. По-видимому, речь народной поэтессы затягивалась или шла по неправильному руслу.

– Когда меня обступало лицемерие, – надрывно говорила поэтесса, – я бежала в родной аул и прижималась щекой к его вековым камням. Сила духа предков передавалась мне через эти камни, и я думала: даже превратившись в камень, можно сохранять теплоту души… Я…

Аплодисменты возобновились. Откуда-то с букетом роз выбежал заметно нервничавший ведущий презентации. Он преподнес Патимат цветы и, выждав несколько минут радостных оваций, увел поэтессу вон. Гюль-Бике продолжала торжественно улыбаться.

Внимательно оглядев зал и еще раз убедившись, что Халилбека нет, Далгат начал пробираться к выходу. Тем временем к столу президиума, держа в полных руках микрофон, вышла кокетливая полнозадая дама в блестках.

– Вай, я так волнуюсь, потому что мне предстоит спеть песню на стихи самой Гюль-Бике, – пояснила женщина звучным голосом.

Гюль-Бике снова подалась вперед и сплела усеянные золотом пальцы.

Но Далгат уже выходил на улицу. Вслед за ним вышел худой мужчина с буханкой под мышкой и пожал ему руку, представляясь:

– Яраги.

– Далгат.

– Какой молодой человек и на вечер пришел, – сказал Яраги, – а я вот не хотел идти. Я уже плюнул на них. Почему, говорю, в лезгинскую секцию захожу, приношу стихи, говорю, так и так, дайте в издательство. Не дают. Почему, говорю, этой Сивли Ярахмедовой пятый сборник выходит? Мне говорят: ама-а-ан [26], она же в министерстве сидит! А ты не сидишь. Клянусь, так говорят.

Они шагали прямо по краю проезжей части, потому что узкий тротуар уже года три как был перерыт и завален досками. Из распахнутых дверей лавок неслась музыка и голоса. На деревянных стульчиках сидели менялы и зазывали: «Доллары берем, доллары берем». Кое-где пятачки перед частными магазинчиками были выложены цветной плиткой, на которой зимой скользили каблуки красавиц. Вспотевший Яраги вынул из кармана штанов тонкую книжку в мягкой обложке, на которой были изображены горы и пирамидка какого-то селения.

– Вот, в Москве только смог издать, мне родственник помог. Почему, говорю, здесь не печатают? Это не стихи, здесь просто размышления о родине, – Яраги протянул книжку Далгату.

Далгат взял книгу и положил ее в кожаную папку, рядом с посланием для Халилбека.

– Я тогда в «Халал» пойду, – сказал Далгат, – мне Халилбек нужен. За книгу спасибо, обязательно прочту.

– Спасибо, дорогой! – растрогался Яраги. – Там мой номер записан, ты мне позвони. Приедешь ко мне в Мамедкалу, у меня там виноград растет, жена долма сделает.

– Как-нибудь, – пообещал Далгат.

Он старался идти по тени, но тени почти не было. Тяжелые наряженные женщины, скопившиеся на дороге, закрывали путь и мешали ему идти. Обогнав их, он нырнул за угол, где стояла толпа мужчин среднего возраста и плотная, широкая в обхват бабья фигура в шелковом платке, упершая руки в бока. Шел привычный и полутайный торг о цене. Один из мужчин, конфузливо ухмыльнулся зазевавшимся прохожим девочкам: «Уходите, девушки, вам нельзя здесь». Далгата кольнуло, когда он увидел эту толпу и место, где сам однажды точно так же стоял и торговался, чтобы потом провести два часа с бесстыдной скуластой женщиной.

На длинном заборе, за которым тянулось многолетнее и мучительное строительство спорткомплекса, кто-то написал углем без знаков препинания: «Сестра побойся Аллаха – одень хиджаб». Чуть дальше – «Дагестан, защити религию Аллаха словом и делом! Внуки Шамиля» и наконец – «Смерть врагам ислама аллагьу Акбар». Между ними радужно лепились афиши концертов и рекламы салонов красоты.

Около большого перекрестка, где обычно слонялись со своими автоматами бездельные рядовые милиции, грызя семечки и приставая к медленно прогуливающимся модницам, было оглушительно шумно. Из джипа, сотрясавшегося от рева местной эстрадной музыки, торчали чьи-то босые ноги и прищелкивающие пальцами руки. По обочинам дремали толстые и худые бабушки с мешками жареных семечек, а из внутренних, завешанных бельем дворов доносились разноголосые крики.

Дома так и норовили съесть тротуар вместе с наваленными кучками мусора. Кто обнес себе двор забором прямо по проезжей части, кто проглотил трансформаторную будку и дерево, кто на маленькой пяди земли возвел себе длинную, в шесть этажей башню. Забыв, что растут на равнине, дома по горской привычке лепились друг к другу. Квартирные многоэтажки со всех сторон обрастали огромными пристройками и застекленными лоджиями, а частные саманные хаты упрямо и нудно обносились высокой стеной из модного желтого кирпича.

Далгат свернул в сторону мелких улочек и еврейских кварталов, кучкующихся вокруг порта и холмика Анжи-акра с маленьким маяком на вершине. Он уже слышал звуки лезгинки и видел «Халал» с открытой мансардой и мелькающими белыми фигурами. Во дворе у банкетного зала стояло двадцать или тридцать украшенных лентами автомобилей, возле которых носились тучи детей. Невесту, видимо, привезли недавно, потому что, поднявшись по лестнице, Далгат сразу же увидел потного зурнача и барабанщика, которых кто-то поил минералкой. Стол был накрыт на три тысячи человек и полон людьми, большей частью знакомыми или где-то виденными. К Далгату сразу подлетел веселый родственник с брюшком и стал обниматься.

– Салам алайкум, Далгат! Ле, Исрапил, это Ахмеда, мунахIал чураяв [27], сын, помнишь? Как на отца похож, ва! – восклицал человек с брюшком, радостно представляя Далгата окружающим мужчинам. Те в основном узнавали Далгата и звонко хлопали ладонями в пожатии. Обойдя довольно много людей, Далгат оказался в плену двух каких-то женщин в фартуках, с масляными руками. Женщины что-то спрашивали про его мать, и Далгат отвечал им, что мама сейчас в Кизляре. Его подвели к старухам в длинных светлых платках, сидящим в ряд за щедро накрытыми столами. Начались объятия и поцелуи. Далгат давал старухам чмокать себя в руку и отвечал невпопад, потому что ни вопросов, ни ответов не было слышно из-за громкой музыки.

Освободившись, он вспомнил, что ему надо бы внести свою лепту. Недалеко от входа находился столик, за которым сидели две тети с калькулятором и тетрадями, куда записывалось, кто и сколько дал денег. Далгат подошел, поздоровался, кое-как перекрикивая музыку, и отдал почти все, что нашлось в кармане.

– Далгат, салам, идем, что здесь стоишь, пошли резко! – крикнул ему в ухо откуда-то возникший молодой родственник, вихрастый и беспокойный, увлекая мимо бесчисленных столов в центр событий.