Ник Хорнби - Смешная девчонка

– Ну что, например?

– «Софи, как давно вы снимаетесь?»

– Боже. Мне придется сказать, что это мой первый проект, и тогда она спросит, как я умудрилась получить главную роль в сериале, но ты хотя бы пойдешь со мной?

– Я собираюсь сделать эксклюзивный материал для журнала. «Софи встречается с Люси».

– Скорее «Люси встречается с Софи».

– Она, чего доброго, зазнается.

– Нет, я не к тому. Мне показалось, твой заголовок нагловат.

– Ничего подобного.

– Из-за этого я и переделала, понимаешь?

– Понимаю. Наглости в тебе ни на грош, уж я-то знаю.

– Наверное, лучше мне не ходить. Ты и без того меня перепугала, а теперь еще нагнетаешь.

– Снимать будут, скорее всего, в понедельник перед Букингемским дворцом.

– Вот черт. В понедельник у меня выходной.

– Знаю. Я держу это в голове. Потому и разузнала, где будут съемки именно в этот день.

– Наверняка она обо мне даже не слышала.

– Естественно. Но я уверена, она проявит вежливость. Уж кто-нибудь ей шепнет, какая ты у нас звезда.

– А вдруг нет?

– А если нет, она очень удивится, почему ее фотографируют в компании с тобой.

– Она, между прочим, такая красавица.

– Софи, ей сильно за пятьдесят. У нее куда больше поводов для страха, чем у тебя.

«Старше моего отца? – поразилась Софи. – Как такое возможно?» От этой мысли ей стало совсем дурно. Она боялась увидеть Призрак Будущей Софи {61}.

Люси выглядела ничуть не старше отца Софи. Платье на ней было, похоже, от «Фоул энд Таффин» – попсовое, белое, с большой трехмерной оранжевой буквой на боку {62}; фигура и ноги Люси это позволяли. И все же на ней, как на привидении, лежала печать старости. Толстый слой макияжа делал ее лицо бледным и безжизненным; на нем выделялись знаменитые широко распахнутые глаза, еще способные передавать хоть какие-то эмоции. Только по этим глазам Софи смогла узнать Люси, но теперь взгляд их был каким-то загнанным, как у перепуганной лани, увязшей в снегу. И конечно, ей было не по возрасту отплясывать вокруг караульной будки среди молодых танцоров в медвежьих шапках под аккомпанемент какой-то поп-группы (Диана сказала – «Дейв Кларк Файв»), беззвучно дергавшейся сбоку от них на импровизированных подмостках. (В итоге эту сцену вырезали. Фильм «Люси в Лондоне» не выдерживал никакой критики, но даже в такой бездарной ленте не нашлось места для танцующих гвардейцев в медвежьих шапках.)

– Как по-твоему, это было предусмотрено сценарием? – спросила Диана.

– Обычно все предусмотрено сценарием, – ответила Софи.

– Черт возьми, – вырвалось у Дианы. – Так и я могу писать, правда?

Софи не отрывала взгляда от Люси.

– Странный у нее вид… На себя не похожа, – прошептала она.

– Что-то с лицом сделала, – в полный голос сказала Диана, и Софи на нее зашикала.

– В каком смысле? Что можно сделать с лицом?

– Пластическую операцию, – объяснила Диана. – Для омоложения. Подтяжки там и прочее. Мне кажется, она сделала блефаропластику.

– Блефаропластику?

– Ей подтянули кожу век, чтобы убрать морщины. Видишь? Вокруг глаз самый густой макияж. Она никогда больше не сможет строить гримасы. Ты только посмотри. Как грустно. Обещай, что никогда не дашь себя резать.

Софи не ответила. Она понимала, что настанет день, когда ей придется выбирать, как пришлось выбирать Люси. Можно решиться на всякие операции, но потом не сумеешь толком играть; а можно не задумываться, куда повело твои глаза, бюст и подбородок. Но в таком случае никому даже в голову не придет снимать «Люси в Лондоне» или «Софи в Голливуде». Софи с чувством неловкости наблюдала, как Люси пляшет перед Букингемским дворцом. Было в этом что-то унизительное. Но разве не унизительно засесть дома и, как Дульси, снявшаяся у них в одном из эпизодов «Барбары (и Джима)», ждать у моря погоды? Или распуститься, набрать вес и провести последние двадцать пять лет жизни в воспоминаниях о своей былой молодости, красоте и славе? Софи не хотелось рассматривать такой печальный финал, но отделаться от этих мыслей не получалось. Оказаться на вершине карьеры – все равно что оказаться в верхней кабинке колеса обозрения: ты знаешь, что волей-неволей будешь двигаться, и знаешь, в какую сторону. Выбора все равно нет.

Люси с танцующими гвардейцами завершили свой номер, сделали перерыв, и к Софи направился молодой парень-ассистент, чтобы подвести ее к Люси. Софи вдруг воочию представила, как Люси начнет ее разглядывать, как остановит на ней свои распахнутые глаза, – и побоялась, что не сможет унять дрожь в коленках.

– Здравствуйте, милая, – сказала Люси.

– Здравствуйте, – отозвалась Софи. – Мне нравится ваше платье.

– Правда прелесть? Мои поздравления по поводу вашего ситкома.

– Вы смотрели? Вам понравилось? – окрылилась Софи.

Она не успела прикусить язык. Не нужно было спрашивать. Об этом сообщила ей дверца, захлопнувшаяся у Люси в голове, – дверца, ведущая от мозга к этим глазам. Их взгляд по-прежнему был устремлен на Софи, но будто с телеэкрана. Люси растворилась.

– Не важно, – сказала Софи; даже не сказала, а пискнула. – Это мелочи. Извините.

– Спасибо, милая, что проделали такой путь, чтобы со мной поздороваться, – выговорила Люси, и тут кто-то увлек ее в сторону. Никто их не сфотографировал.

– Подумать только, – расстроилась Диана. – Да ну ее. Старая вешалка.

– Не надо, – сказала Софи. – Это я все не так сделала.

– Ты о чем?

– Не нужно было задавать такие вопросы.

– Это еще почему?

– Я переступила черту.

– Да откуда тебе знать, где эта черта?

Но Софи знала. Черту, совсем тонкую, заметили они двое – Софи и Люси. (Они двое! Софи и Люси! По одну сторону оказались они двое, по другую – весь мир.) Софи это поняла, но не подала виду – пускай, она ведь не жадная. Она искала у Люси доказательств своего существования, но Люси не смогла их дать, потому что никакой Софи, в отличие от Люси, не существовало. Софи испугалась, как бы навсегда не сделаться жадной. Ей вечно было мало. Она не могла насытиться.

Для поездки на Даунинг-стрит они заказали два такси, хотя вполне могли бы поместиться впятером в одну машину. Клайв сказал, что стукаться головами и высвобождать руки-ноги на виду у полицейских и референтов будет позорно. Софи хотела ехать вместе с Клайвом, но он не допустил, чтобы, мол, звезды сели в одну машину, а серая масса – в другую.

– Мне это и в голову не пришло, – сказала Софи.

– А знаешь почему? – вклинился Билл. – Потому что ты не мыслишь такими категориями, как «звезды» и «серая масса».

– Не передергивай, – сказал ему Клайв. – Для меня ты – отнюдь не серая масса. Ты – серая масса для остального мира.

Они постучались в дверь, как будто дом номер десять по Даунинг-стрит был обыкновенным жилищем; секретарь провел их в зал для посетителей, а потом предложил подняться на верхний этаж. Вдоль лестничных маршей уступами висели панно, живописные полотна, а потом – фотографии всех британских премьер-министров; Софи молча проклинала себя за невежество – она могла по пальцам пересчитать тех, кого узнала.