Наталия Терентьева - Чистая речка

Женщина говорила так просто, спокойно, как будто рассказывала: «Вот белый дом, в нем четырнадцать этажей, нет, шестнадцать, а вот – желтый, в нем восемь подъездов и двенадцать этажей, в каждом подъезде – лифт…»

– Ну, а ты? Правда, из детского дома?

– Да.

– А где он? В Москве?

– Нет, я приехала на один день, навестить маму.

– Ох, как это звучит… Ты знаешь, где могила?

– Я помню широкую аллею, а потом, кажется, надо повернуть… Это пять лет назад было.

– А номер могилы помнишь?

– Нет…

– Так, ясно. Пойдем, сейчас узнаем. Ты цветы покупать будешь?

– Конечно… – Я поняла, когда мы зашли на территорию кладбища, что сама никогда бы ничего не нашла. Три широкие аллеи шли в разные стороны. По какой идти?

Мы зашли вместе с той женщиной в администрацию, по фамилии нам нашли номер могилы и показали на схеме, где ее искать.

– Найдешь сама? – спросила женщина.

Я неуверенно кивнула, сфотографировала схему на телефон.

– Ну иди. Вот, постой. Возьми мой номер, если потеряешься, позвони, я подойду. А то здесь так холодно, я уж с тобой не пойду. Меня зовут Марина Кирилловна. А тебя?

– Меня Руся.

– Какое милое имя… А мою дочку звали Валюша. Дай мне свой номер. Тебе вот по этой аллее и направо, тут совсем недалеко. Я тебе обязательно позвоню.

Я была уверена, что женщина говорит просто так. Зачем ей мне звонить? Она мне не родственница и не шеф. Тем более, ее люди предостерегают, что я могу своровать у нее деньги. Я, оказывается, так подозрительно выгляжу. Что бы они, интересно, сказали о Лерке или о наших мальчиках!

– Спасибо! – запоздало крикнула я, когда та шла уже по дорожке, и быстро побежала в другую сторону, на самом деле на кладбище было почему-то гораздо холоднее, чем на улице.

– Руся, подожди! – Марина Кирилловна почему-то остановилась и окликнула меня.

Я тоже остановилась и, видя, что она ждет меня, подошла к ней.

– А почему ты сразу не сказала, что идешь на кладбище?

Я пожала плечами.

– На всякий случай.

– Ну… хорошо. У тебя есть деньги на обратную дорогу?

– Да.

– Ладно, пока! Я позвоню тебе, обязательно.

Я не знала, что ей ответить, и на всякий случай еще раз сказала:

– Спасибо.

Я же забыла купить цветы! Пришлось вернуться ко входу. У меня разбежались глаза. Я только один раз в жизни сама покупала цветы, на похороны Надежды Сергеевны. Обычно, если надо, мы летом цветы собираем в лесу и на поле. А зимой как-то обходимся. Зачем нам цветы? На первое сентября мы в этом году выращивали астры и гладиолусы, все домашние дети приходят с огромными букетами, и наши воспитатели решили, что и мы в грязь лицом не ударим. А лето было жаркое, и цветы расцвели раньше, еще в середине августа. Им же не объяснишь, что надо подождать. Мы набрали на поле цветов, чтобы маленькие хотя бы пришли с букетами, но выглядело это не очень. В конце августа цветут уже только самые крепкие сорняки, есть очень красивые, конечно, и камыши. Но на настоящие букеты из роз или гладиолусов это похоже не было. Я постаралась сделать Любе красивый букет, но все равно над ней смеялись.

Здесь в цветочном ларьке был огромный выбор. И гвоздики, и розы, и цветы, названия которых я не знала, похожие на искусственные, и настоящие пластмассовые цветы. Зачем покупают пластмассовые цветы? Может быть, чтобы реже ходить на кладбище?

Я выбирала-выбирала и купила малиновые гвоздики. И еще букетик маленьких пластмассовых роз, очень похожих на настоящие, с веточкой красивого белого сорняка, таких в конце лета у нас на территории много.

Я расплатилась и убрала подальше деньги. И правильно сделала. Когда я снова зашла на кладбище, ко мне подошли три цыганки, совершенно непонятно откуда взявшиеся.

– Подожди, дорогая, – остановила меня старшая. Две другие были помоложе. Одна держала завернутого смуглого младенца. – Куда идешь? Где все твои?

– Мои? – я оглянулась.

Что цыганки могут отобрать все, что у тебя есть, я знала отлично. У нас в поселке тоже иногда появляются цыганки, и тогда каждый день только и слышишь рассказы – и правдивые, и явно выдуманные, о том, как они кому-то нагадали близкую смерть, и человек зачем-то им отдал все деньги. Что, они нагадают другое, что ли, за эти деньги? Или как они сняли сережки у девочки, которую родители послали в магазин. Мне только непонятно – ну как среди белого дня они сняли у нее сережки? Подошли и сняли, что ли? Или завели куда-то?

На аллее никого не было. Ни впереди, ни сзади. Все деньги у меня были спрятаны далеко, очень далеко – в карман на рубашке, застегнутый на пуговку. На рубашке еще был свитер и сверху куртка. В кармане куртки же лежала только сдача, мелочь. Но если правда, что цыганки видят все насквозь…

– Или ты тут с нами поработать хочешь? Так места нету! Иди, откуда пришла!

– Я не поработать хочу. Я иду на могилу к… дяде, – зачем-то соврала я. – Меня за цветами послали. Все уже там. Цветов просто мало купили.

Я не такая уж хорошая врушка, но если надо, могу сообразить. У нас без этого не проживешь. Станешь с утра до вечера говорить правду – всем, и Лерке, и Алёхиной, и Серафиме, и русичке, так будешь как пугало огородное, у нас стоит такое в огороде, где мы выращиваем себе картошку, морковку и капусту. Я не очень люблю работать на огороде, но приходится. Тем более что за хорошую работу с прошлого года нам дают конфеты. Надежда Сергеевна не давала, она объясняла, что смысл – в тех овощах, которые мы выращиваем. Мы же их сами и едим. Но все же лучше, когда еще и конфеты получаешь, а не только невкусный несоленый суп из капусты.

Старшая цыганка очень подозрительно на меня посмотрела.

– К дяде, говоришь? Что, сегодня хоронят?

– Нет, почему, просто приехали навестить. Его брат, то есть… мой папа, еще моих два старших брата…

– А номер могилы какой? – прищурилась цыганка. – Что-то я никаких братьев не видела, стою тут с утра…

– Так они же на машине! С той стороны подъехали! Они же не пойдут пешком! – Я не была уверена, что есть какая-то «та сторона», но сказала, не задумываясь.

– Хорошо… Так где могила, говоришь?

Я не хотела, чтобы они знали, куда я иду на самом деле. Придут потом еще проверить, цветы мои заберут или плюнут, я знаю, что у цыганок особая слюна, – если они плюнут, человеку плохо станет или душе его, если самого человека уже нет. Я не хотела, чтобы маминой душе стало еще хуже. Ведь она и так наверняка из-за меня переживает.

Я помнила, что мне сказали «пятая аллея», и ответила:

– Седьмая аллея, кажется.

– Седьмая, говоришь… – цыганка покривила темные губы. – Ну иди, иди…

Я, стараясь не смотреть ей в глаза, – отлично знаю, что цыганки умеют гипнотизировать, – вытащила свой телефон, набрала номер Веселухина и, держа телефон так, чтобы цыганка слышала, как он произнес «Ало», сказала: