Наталия Терентьева - Чистая речка

Веселухин притих и шел молча, только недовольно сопел и пару раз сказал:

– Зачем я только с тобой пошел?

– Вот именно, – пожала я плечами.

Но он продолжал идти рядом.

Грибы мы продали быстро и все, даже несмотря на то, что несколько самых больших и лучших грибов сломались, когда Веселухин швырнул пакет в лесу. Мы разделили их на несколько кучек, и половину почти сразу купила женщина из города. Я вижу этих людей, они чем-то отличаются от наших поселковых. Вроде и одеваются все похоже… Похоже, да не так. Она была с девочкой, наверно, моего возраста.

Веселухин быстро оглядел их и пробурчал:

– Зачем им наши грибы? Буржуи…

Сказал он не так, а очень грубо, поэтому я сильно пихнула его локтем.

– Ты чё? – удивился Веселухин. – Больно же.

– Ненавижу мат. Или заткнись, или уходи.

– Ладно, – неожиданно покладисто согласился Паша. – Чудная ты… Ладно, не буду. А зачем им грибы?

– Суп варить, Паша. Что, если они, как ты выражаешься, буржуи, они суп не варят? Слово-то какое откопал…

– Ну а как сказать?

– Не знаю… – Я смотрела на маму с дочкой, которые покупали у соседних продавцов бруснику и последнюю в этом году зелень.

Девочка как будто почувствовала мой взгляд и обернулась. Я посмотрела еще немножко и первая опустила глаза. Я ей завидую, я понимаю это. У меня хватает смелости сказать себе это. Как только сказала, сразу стало легче. Или я это придумываю, или точно помню, что меня учила так мама.

Мама и Надежда Сергеевна совсем были непохожи внешне. Мама – изящная, стройная, невысокая, всегда с аккуратным пучком светлых волос. А Надежда Сергеевна – рослая, с крупными плечами и ногами, рыжеватая, больше похожая внешне на учительницу физкультуры, чем русского и литературы. Но чем-то внутренне они были очень схожи. По крайней мере, я часто не могу понять, кто из них меня чему-то учил. Вроде помню и мамины слова, точно помню, а вроде и помню, как Надежда Сергеевна оставалась в классе после уроков, я сидела с ней или не сидела, а вытирала доску, переворачивала стулья, а она мне что-то рассказывала, говорила именно такими словами, как мама… Не знаю теперь. И никто уже не скажет. Ни той ни другой уже нет.

– Что? – Мама девочки обернулась и посмотрела туда, куда смотрела дочь. – Что ты там забыла? Хочешь еще что-то купить?

– Нет… – девочка покачала головой и снова посмотрела мне прямо в глаза. – Хотя… Мам, давай остальные грибы купим… – она говорила негромко, но я прислушивалась, мне было интересно.

– Куда нам столько грибов?

– Мам… Потом объясню…

Я все поняла.

Когда они подошли, ответ у меня был уже готов.

– Остальные грибы сколько стоят? – спросила мать девочки, открывая кошелек. – Это две или три кучки?

– Остальные я обещала другому покупателю, – ответила я и даже прикрыла их рукой.

Веселухин удивленно посмотрел на меня:

– Ты чё? – тихо прошептал он. – Какому покупателю?

– Молчи, – так же тихо проговорила я.

– Жалко… – Женщина кивнула, сразу отвернулась и отошла, а девочка смотрела на меня так, как будто все поняла.

И мне от ее взгляда… Нет, унизительно мне не было. Но… Почему так в жизни бывает? Она могла бы сойти за мою сестру. Даже причесана так же. И одета похоже, только у меня чьи-то обноски, а у нее тоже не новые, это видно, но свои и хорошие вещи. Да и не это главное. Рядом с ней – ее мать, которая не даст ее в обиду, которая всегда будет ее любить.

Когда они отошли, Веселухин опять спросил:

– Руська, ты что? Почему ты не продала им грибы? Шли бы сейчас уже домой, а так торчать здесь…

– Не торчи, кто тебя заставляет? Ты не понял ничего. Девочка просто нас пожалела, убогих. Из милости хотела купить все грибы и выбросить потом. Зачем ей столько грибов?

– А тебе не все равно?

– Нет. Я не хочу, чтобы меня жалели.

Веселухин с интересом посмотрел на меня. Очень хотел что-то сказать, я видела это, но не нашелся что. Встал, размялся, как мужичок, помахал руками, почесал поясницу и сел обратно. Наверно, он все-таки не мой человек. Хотя временами и кажется мне очень симпатичным, даже красивым. Мама говорила, что папа в юности тоже был очень симпатичным. Я маленькой видела фотографии молодого папы, но сейчас у меня их нет, и я не помню, как выглядел папа раньше. И я как-то не верю – неужели симпатичный человек может так сильно измениться и стать таким обрюзгшим, бледным?

– Это белые? – спросил кто-то.

Я подняла глаза. Вот этого не хватало. Рядом с нами стояли два сержанта полиции. Сейчас отнимут все и еще в детдом позвонят.

– Это сатанинские, – ответила я.

– В смысле? – удивился один из них, который был потолще. – Какие-какие?

– Сатанинские, – повторила я. – Несъедобные. Ядовитые.

– А зачем же ты их продаешь?

– Для… поделок, – сообразила я и наступила на ногу Веселухину, на лице которого сейчас можно было прочитать все. И как он удивлен, и как ему смешно, и какая классная кобура у полицейских… – Некоторые люди покупают. Из них получаются хорошие поделки. Когда засыхают.

– А-а…

Второй уже оглядывался на кого-то еще на рынке, а первый почесал голову под фуражкой, протянул было руку, хотел взять один гриб, но передумал.

– И почем ты это продаешь? – с подозрением спросил он.

– Да недорого. Пятьдесят рублей кучка.

– Детдомовские они! – вмешалась женщина слева, которая привезла на рынок убитого и освежеванного кролика и все никак не могла его продать. Он уже стал подсыхать и желтеть. Просто она хотела продать его слишком дорого.

– Детдомовские? – полный сержант как-то подозрительно на нас посмотрел и хотел еще что-то спросить, да в это время его позвал его товарищ, и полный, все оглядываясь, поспешил к нему.

– Ну ты даешь… – Веселухин покачал головой. – И красивая, и умная…

Я от неожиданности открыла рот. Теперь уже я не знала что сказать. Я – красивая? Если бы не грибы и не полицейские, я бы и не узнала этого. Я – красивая… Вот это да. Каким местом, узнать бы? Вот разве что у меня прыщей нет и перхоти, и волосы никогда не пачкаются и слегка вьются, и ноги длинные, мне часто бывают коротки брюки, которые нам присылают, трудно подобрать. А так – что у меня красивого? Глаза обычные, нос обычный, все никакое, обычное, губы не пухлые, не как у Алёхиной или Анжелины Джоли… Алёхина, правда, специально губы вперед выдвигает, чтобы быть взрослее, от этого у нее все время такой странный вид, как будто она показывает слоника. Но я, даже если выдвину вперед губы, они у меня пухлее не станут. И губы я не крашу. У меня есть помада, я купила, но когда я накрашенная, у меня какой-то глупый вид. Не взрослый, а глупый. Поэтому я пока не крашусь.

Какие же мальчики смешные! То молчат, то анекдоты дурацкие рассказывают, а то такое скажут… Они так не умеют хитрить, как мы.