Дэвид Николс - Мы

— Наверное, мне следует их снять, — сказала она за моей спиной.

— Так это?..

— Анджело. Мой бывший.

Анджело. Даже его имя явилось для меня ударом. Ну как, скажите, Дугласу тягаться с Анджело?

— Он очень красив.

— Очень. Но он для меня больше неважен. Как я уже сказала, я сниму эти фотки. — Потянув, она сорвала самую заметную фотографию со стены и спрятала в кармане халата. Не выбросила в мусорную корзину, а сунула в нагрудный карман, рядом с… в общем, грудью.

Мы немного помолчали. Это происходило в воскресенье днем, как раз в тот период, который всегда навевает невыносимую тоску, а мне очень хотелось уйти на позитивной ноте.

— Пожалуй, я лучше пойду.

— Заложник удирает.

— Если я побегу, ты меня остановишь?

— Не знаю. А ты этого хочешь?

— Я бы не возражал.

— Ладно, — сказала она. — Тогда пошли обратно в кровать.

Мучительно, правда? Но именно так мы когда-то разговаривали. Для меня это было открытие. Что-то во мне переменилось, и, когда я наконец выбрался из ее дома в воскресенье вечером, на шатких ногах, встрепанный и усталый, и поехал на пустом поезде к себе в Балхем, я уже не сомневался, что люблю Конни Мур.

Это никоим образом не могло служить поводом для веселья. Я иногда спрашивал себя, почему к влюбленности относятся как к чудесному событию, сопровождающемуся божественной музыкой, когда так часто любовь заканчивается унижением, отчаянием или жестокостью. Учитывая мой прошлый опыт, мне бы больше подошел саундтрек из «Челюстей», скрипки из «Психо».

Разумеется, в прошлом у меня было два или три серьезных романа, каждый из которых длился чуть дольше, чем срок хранения полудюжины яиц, и хотя там случались минуты счастья и любви, ни одно из сердец до сих пор не воспламенилось. На второй вопрос тоже отвечу «да»: на свидания я ходил, но их можно сравнить разве что с неуспешными собеседованиями, когда я не получал должности, которую, в принципе, и не хотел получить. Эти встречи происходили в основном в кинотеатрах, потому что там не нужно поддерживать беседу. Очень часто я был дома уже без четверти десять, мучась легкой тошнотой от большого пакета хрустящего драже в шоколаде. Любовь и желание не играли почти никакой роли на этих свиданиях. Основные чувства — смущение и стыд, причем они усиливались по экспоненте, при каждой новой встрече до тех пор, пока один из нас не выдерживал и бросал стандартную фразу «будем друзьями», после чего мы сразу расставались, иногда чуть ли не бегом. Что касается романтической любви, настоящей, то однажды она меня поразила, но воспоминания о Лизе Годуин доставляли мне столько же удовольствия, сколько могли бы доставить капитану «Титаника» воспоминания об айсберге.

Познакомились мы в первый день занятий в университете, где она изучала современные языки, и сразу же стали большими друзьями, неразлучными, пока я не совершил промах — не подкатил к ней с дурной мыслью на одной вечеринке, где в избытке пили херес. Она ответила на мою попытку поцелуя тем, что увернулась, низко присев и поспешно убежав, словно спасаясь от лопастей вертолета. Этот случай охладил нашу дружбу, и вскоре я уже писал записочки и письма и подсовывал под дверь ее комнаты в нашем общежитии. Когда-то наше соседство доставляло нам радость, но сейчас оно стало таким проблематичным, что Лизе пришлось переехать в другое здание, и я частенько ей туда названивал, поздно ночью, не совсем трезвый, поскольку что может быть более очаровательным и несуразным, способным растопить женское сердце, как не пьяное бормотание по телефону после полуночи?

Нужно отдать ей должное, Лиза проявляла сочувствие и понимание, но только до определенного момента, когда несколько членов футбольной команды предложили мне «отвалить» ненадолго. Их вмешательство окончательно устранило всякую неопределенность, и в битве между любовью и силой победила сила. Я больше ни разу не заговорил с Лизой Годуин. Тем не менее всю эту историю я воспринял очень плохо. Не стану употреблять слова «перебрал». Выражусь более точно: пренебрег границами безопасности. Аспирин уже был растворимым, воды, необходимой для растворения, кажется, пяти таблеток, я выпил немало, а это привело к тому, что проснулся я с ясной головой и острой необходимостью посетить ванную комнату. Я оглядываюсь назад, и все это кажется весьма для меня несвойственным, а еще постыдным, но таков был эпизод моей мелодрамы взросления. Чего я пытался добиться? Вряд ли это был крик о помощи; я бы устыдился так шуметь. Легкое кряхтение — вот что это было, наверное. Прочищение горла.

Поэтому я небезосновательно опасался повторения состояния, чьими симптомами являются бессонница, головокружение и спутанность сознания, вслед за которым наступает депрессия и разбивается сердце. Поезд Северной линии с грохотом катил в Балхем, а меня уже одолевали сомнения. И решение Конни вовсе не казалось продуктом рационального мышления, да и страсть, которую она испытывала в три часа утра, вряд ли продержится до следующего четверга, нашего второго свидания, когда мы оба будем трезвыми и застенчивыми. Кроме того, приходилось считаться с соперником Анджело, который даже сейчас оставался в кармане ее халата, у самой груди. Ни в чем нельзя было быть уверенным. Завоевание Конни Мур, удержание Конни Мур будет задачей, не решенной вплоть до этого дня в Париже…

[17] Газон не топтать (фр.) .

…где мы проспали после обеда в Люксембургском саду, парке столь элегантном и ухоженном, что того и гляди тебя попросят снять обувь. Лежать на траве здесь разрешено только на узкой полоске в южном конце, и загорающие цепляются за нее, как за остов перевернувшегося лайнера. После красного вина и соленой утки во рту у нас пересохло, и мы по очереди утоляли жажду минеральной газированной водой, которая давно перестала быть газированной.

— Как французы умудряются это делать?

— Что делать? — Голова Конни лежала на моем животе, как на подушке.

— Пить вино за обедом. У меня такое ощущение, будто я побывал под анестезией.

— Сомневаюсь, что они продолжают эту традицию. По-моему, за обедом пьют вино одни туристы вроде нас.

Слева от нас четверо итальянских студентов склонились над своими пластиковыми подносами с китайской едой навынос, и в горячем неподвижном воздухе завис запах сиропа и уксуса. Справа трое тощих русских парней слушали славянский хип-хоп по громкой связи мобильника, проводя ладонями по бритым головам и время от времени подвывая по-волчьи.

— Город Пруста, — вздохнула Конни, — город Трюффо и Пиаф.

— Тебе хорошо?

— Даже очень. — Она протянула руку за голову в поисках моей руки, но усилие оказалось непомерным, и рука ее безвольно упала.