Дэвид Николс - Мы

У меня не было ни сменной одежды, ни другой обуви. У меня не было денег, не считая нескольких банкнот и пригоршни монет в кармане: двадцать три евро и восемьдесят центов. Ни паспорта, ни путеводителя, ни зубной щетки, ни бритвы, ни планшета, ни зарядки для телефона. Телефон, естественно, оставался при мне, но поскольку прошлой ночью я не ночевал в номере, заряда оставалось всего 18 процентов, и неожиданно я получил кучу сообщений от Конни, буквально обрушившихся на меня камнепадом:

ты где? почему ты прервал разговор?

ты говорил странным голосом я волнуюсь за тебя. Д, пожалуйста позвони

я не сержусь я волнуюсь. сперва эгг теперь ты.

я выезжаю чтобы найти тебя. пожалуйста, сообщи где ты находишься. скажи, что с тобой все в порядке

пожалуйста, сообщи, что ты жив и здоров.

Я нажал на кнопку «Ответить», но заколебался, внезапно потеряв былую уверенность.

Естественно, месяцы до предполагаемой даты родов были полны треволнений и иррациональных страхов Конни относительно ее здоровья и физической формы. Я, со своей стороны, делал все возможное, чтобы убедить ее в благополучном исходе. Конни была умной, сильной, способной, храброй; ну кто, если не она, справится лучше? Однако наша уверенность, наше самодовольство уже подверглись жестокому испытанию, а потому мы проявляли осторожность, доходя при этом до паранойи. Витамины, масла и тоники, органическая диета, медитация, йога занимали важное место в нашей жизни. Конечно, в основном чушь собачья, основанная на ошибочном мнении, будто мы — она — в прошлый раз что-то сделали не так, но Конни от всего этого становилось легче, и я молчал. И все же на этот раз было гораздо меньше расслабленного благодушия, как во время первой беременности. Нет, вы только представьте себе, что в течение тридцати шести недель вам надо нести наполненный до краев стакан и не расплескать ни капли. Осторожность, забота, напускное и весьма хрупкое спокойствие. А еще немного грусти.

Но невозможно оставаться грустным и спокойным во время такого потного, кровавого, тяжелого дела, как рождение ребенка. Первые схватки начались в два ночи — в первый, но не в последний раз. Впоследствии Алби завел обыкновение будить нас именно в это время.

— Скажи мне, что все обойдется, — вонзив ногти в мою ладонь, потребовала Конни, когда мы мерили шагами родильную комнату.

— Конечно, даже не сомневайся!

А что еще я мог сказать?!

Но все обошлось, и это действительно так. Подвергнуть нас очередному испытанию на прочность было бы слишком жестоко, и Алби вышел легко, даже раньше, чем мы думали, хотя у Конни, возможно, на это иная точка зрения. К девяти часам утра я стал отцом, и мой сын, само собой, был тоже миленьким. Несмотря на багровое личико и грязное тельце, покрытое какой-то не имеющей названия слизью, он был просто прелесть — с четкими чертами лица и очень черными волосами, совсем как у его матери. А когда кожа, потеряв свой устрашающий цвет, побледнела, лицо немного разгладилось, а любопытные глазки широко раскрылись, на ум сразу пришло новое слово: «красивый». Красивый мальчик, причем красивый настолько, насколько его сестра была хорошенькой. Пока Конни спала, я все утро держал сына на руках, устроившись на виниловом стуле возле постели жены, зимнее солнце освещало его лицо — и, Господь свидетель, как же я любил его! Интересно, а держал ли мой собственный отец меня на руках точно так же? Ведь он был представителем того поколения, которому предлагалось скоротать время в приемной, покурить, полистать журнал, новоявленных отпрысков им предъявляли лишь после того, как вся грязь и кровь — непременный атрибут родов — были убраны. Я был уже достаточно большим мальчиком, чтобы помнить, как из больницы привезли домой мою новорожденную сестру, как неуклюже и неохотно, не выпуская сигареты изо рта, отец держал ее на руках; ему явно не терпелось поскорее избавиться от этой обузы. А ведь он был врачом, человеком, привыкшим обращаться с плотью и кровью, что уж там говорить о его собственной! Ладно, я точно буду другим, твердо решил для себя я. Буду вести себя свободно и раскованно со своим сыном — боже правый, «со своим сыном», у меня есть сын! — и мы станем хорошими друзьями.

Мы с маниакальной осторожностью, как хрустальную вазу, отвезли сына домой. Посетители, в свое время приносившие соболезнования, теперь приходили, чтобы праздновать, а мы, в свою очередь, с удовольствием принимали открытки, подарки и поздравления с едва заметными утешительными нотками. С усталым облегчением мы слушали, как сын плачет по ночам. Мать Конни переехала к нам, чтобы помочь дочери, а моя сестра практически у нас прописалась; опустившись до воркования и агушечек, она бесконечно вязала ужасающие крошечные кофточки, я же, со своей стороны, делал то, что должно: кипятил чайник, наводил порядок, убирал дом и ходил за покупками, в очередной раз превратившись в бесконечно услужливого лакея, а когда наступала моя очередь, вставал по ночам, позволяя Алби надрываться прямо мне в ухо. И постоянно давал себе обещания. Оставаться позитивным, восторженным, любящим и заботливым. Оберегать их как зеницу ока. Очередные благие намерения.

Когда Алби достаточно окреп, мы тихим ходом отправились к моему отцу в гости, в маленькую квартирку, куда он переехал после смерти моей матери; квартира эта, поначалу вполне симпатичная, со временем сделалась темной, блеклой, с застоявшимся запахом табака и пустым холодильником. Коробки так и остались нераспакованными, картины неразвешанными, скорее склад артефактов, нежели дом для будущей жизни. Рано оставив хирургическую практику, отец коротал дни за чтением триллеров или за просмотром в полдень старого черно-белого кино; он сидел исключительно на растворимом кофе и сигаретах, а также на том, что можно было сварганить на скорую руку, то есть питался исключительно яичницей, печеными бобами, супами из пакетиков; будучи врачом, он больше верил инструкции, нежели результату.

Отец в принципе не был особо энергичным, но, когда он открыл дверь, мы сразу поняли, что он явно не благоденствует в одиночестве. Зубы желтые, кожа бледная и плохо выбритая — на щеках, от мочек ушей до кончика носа, жесткие, проволочные волоски. И впервые в жизни я понял, что он гораздо ниже меня ростом. Конечно, он улыбнулся своему внуку, поагукал ему и даже обратил внимание на размер ноготков на руке, похвалил волосы и глаза. «Слава богу, Конни, он похож на тебя!» — сказал он и рассмеялся, явно смущенно. Он держал на руках своего внука так, будто хотел определить его вес, затем отдал нам его обратно, и вот опять — знакомые усталость и натянутость.