Дж. м. Ледгард - Погружение

Его втолкнули внутрь. Для Сомали клиника была почти стерильна. Пол и все поверхности были выскоблены, стояли ведра с водой, окна и стеклянные двери были закрашены белой краской.

В кабинете врача из-за ширмы вышла женщина в белом хиджабе. Медсестра. Она положила его на кушетку, расстегнула рубашку и коснулась груди. В голове все плыло. Она вколола ему в руку средство от малярии и противовоспалительное. Прикосновение ее пальцев казалось преступным.

Медсестра встала у двери. Через несколько минут вошел врач и отодвинул ее.

– Это моя работа, – резко сказал он по-английски. А потом обратился к Джеймсу: – Нам придется взять анализы крови и мочи.

Доктор Абдул Азиз. Не Абдул Азиз ал-Масри, эксперт по химическому оружию, который был консультантом Аль-Каиды. А в отчетах арабской разведки его называли иракцем с металлом в руках. В 1996 году он летел на самолете Туполева, на котором суданцы отправили из Хартума в Кабул Усаму бен Ладена, у которого тогда не было денег. Это его арестовала пакистанская разведка в 1999-м, ему привязали руки к рулю грузовика, и он выбил дверцу локтем. Он, сбежав от пакистанцев, перенес несколько операций по восстановлению чувствительности в руках, был педиатром и терапевтом в Эр-Рияде, снова научился держать в руках младенцев и выписывать рецепты. Наконец, он устал от жизни в Саудовской Аравии и переехал в Сомали, чтобы оказывать медицинскую помощь бедным. Он пришел, и джихад последовал за ним.

Во всяком случае, когда Азиз прохладными мягкими руками ощупал его ребра, чтобы определить повреждения, он увидел шрамы на предплечьях, куда вставляли металлические штырьки. Как дырки в папке на кольцах.

На следующее утро, увидев, что она работает, он нежно поцеловал ее в щеку и ушел к себе.

Он валялся на кровати и читал газеты, а потом скачал на планшет одно из шоу Жака Кусто. Хотя она ничего не рассказала о вычислениях, необходимых для ее работы, он чувствовал, что Кусто что-то упустил.

Если бы она попыталась объяснить ему свою последнюю статью, ей пришлось бы говорить о сложности вычислений, необходимых для работы с микромиллиметром поверхности воды, двигающимся между морем и небом и являющимся одновременно ими обоими и чем-то совсем другим.

Некоторые круглые шрамы на предплечьях Азиза поросли черными волосами, некоторые розовели в свете, падавшем из крашенного белым окна. Но человека нельзя свести к одной детали – шраму, хромоте, косоглазию, если это не полицейский отчет, конечно. Его брюки и крокодиловый ремень производили гораздо более сильное впечатление. Они заставляли думать, что он способен на неожиданные поступки.

Руки у него были идеальные. Джеймс с удовольствием скосил на них глаза, когда Азиз ощупывал его сломанный нос. Пальцы пианиста: длинные, тонкие, нездешние. С маникюром. Удивительно, насколько мусульмане выделяются длиной пальцев. Так же как усы отличали маньяков нацистской Германии и Кремля, а толстые шеи – мелких аппаратчиков.

Неприятный звук – и нос встал на место по щелчку двух пальцев, большого и указательного. Азиз отступил на шаг.

– Ничего, прямо.

– Для неверного, – заметил Джеймс.

Азиз погрозил пальцем, но лицо у него было дружелюбное, не хитрое и не желчное.

Врач отмечал его травмы на висевшем на стене изображении человеческого тела. Названия костей были подписаны по-английски и по-сомалийски. Рентгеновского аппарата здесь не было.

– У меня кровь в моче.

– Ничего страшного. Пейте больше, мистер Уотер.

– Меня зовут Джеймс Мор.

– Мор? – усмехнулся Азиз. – Ну и имя.

– У него длинная история. А что будет с моим… пахом?

– Пройдет. Я буду звать вас мистер Уотер.

– Мне нужно выбраться отсюда. Вы мне поможете?

– Нет, – улыбнулся врач.

В кабинет снова вплыла медсестра и под руководством Азиза принялась зашивать порезы. Вуаль касалась его лица. Ее дыхание пахло благовониями. От нее вообще пахло благовониями. На ней были латексные перчатки. Азиз проверил швы, одобрительно кивнул, и она вышла через ту дверь, на которой не было наклейки с автоматом.

– Моя сомалийская жена, – сообщил Азиз, – нехорошо, что она касается вас, но это медицина. Мы делаем то, что должны. Пойдемте, посидите со мной.

Азиз помог ему выйти на балкон. Там было пусто. Из мечети с лампочками доносились молитвы и стук маленького дизельного генератора.

– Мне отдали коробку с вашими вещами. Нам придется продать их, чтобы заплатить за ваше лечение. Вы согласны?

– Я хочу вернуться в Найроби.

– Если будет угодно Аллаху. Откройте рот. Совсем забыл посмотреть зубы.

Азиз вручил ему какой-то стоматологический крючок, и Джеймс, следуя его указаниям, отковыривал от десен обломки зубов и песок, сплевывая кровь в металлическую чашку.

Следующие несколько дней он провел на койке в госпитале. Однажды он заметил силуэт жены Азиза, стоявшей за дверью. Он процарапал белую краску на окне и увидел припаркованные вооруженные машины и охранника, сидевшего в тени мангового дерева. Автомат Калашникова, инкрустированный бериллами, сверкал в его руках.

Однажды вечером Азиз принес тарелку с хлебом и кусками козлятины, и они поужинали вместе.

– Мне жаль, что с вами так обошлись, мистер Уотер. Большинство моджахедов необразованны. Стоило бы запретить прием мальчиков, не умеющих читать. Они должны читать Коран самостоятельно, чтобы принять решение о судьбе своей жертвы. А еще хорошо бы запретить накачивать наркотиками самоубийц с бомбами… наркотики мешают им думать.

– Такое бывает?

– Я однажды видел в Могадишо. Мне очень не понравилось. Я имею в виду, что в Пакистане тоже так поступают… А Пакистан – нелучший пример.

– Почему вы со мной разговариваете?

– Вас скоро здесь не будет, так или иначе.

– Что вы имеете в виду?

– Вас не убьют, – Азиз стиснул его руку, – Юсуф обещал.

Это были самые добрые слова, которые он слышал за время плена.

– Спасибо.

– Здесь нет ни одного образованного человека, с которым можно было бы поговорить. А еще, – голос Азиза упал до шепота, – нельзя верить сомалийцам. Даешь им денег на покупку лекарств для клиники, а они отсылают их своим детям. Оплачиваешь телефон, а они звонят родственникам. Нам, иностранцам, не понять, насколько сомалийцы замкнуты на себя. Настоящая религия Сомали – это Сомали. Они ничего не понимают в джихаде с практической точки зрения. Среди тех, кто здесь лежал, был юноша, который без раздумий отдал бы жизнь за джихад. А потом его пришел навестить дядя. Что бы он ни сказал, это оказалось для мальчика хуже смерти и хуже ада. Он поставил автомат и ушел, никому не сказав ни слова.

Джеймс кивнул. Сомали – неправильная страна. Сюда почти не приезжают иностранцы, но сомалийцы живут по всему миру. В одном селении работает Интернет, в другом люди умирают от жажды. Можно получить деньги переводом с другого конца света, но нельзя сохранить жизнь своего ребенка.