Бенджамин Констэбл - Три жизни Томоми Ишикава

– Ты не думаешь, что, может быть, сам немножко влюблен в Бабочку?

Я вздохнул.

– Логичный вопрос. Но – нет.

– Ты, кажется, совершенно уверен.

– Да, потому что уже об этом думал. И мне все ясно. И потом, Бабочка умерла, а еще она – серийный убийца.

– Я понимаю, что твоя охота за сокровищами – занятие довольно грустное и даже мучительное, но в нем есть что-то очень романтическое. Такая милая история. Бабочка провела столько времени, придумывая и готовя для тебя увлекательное приключение. Она сделала тебе необыкновенный подарок, а главное, ты хочешь написать о ней книгу. То есть тоже сделать большой подарок.

– Я действительно люблю Бабочку, только не в романтическом смысле.

– Что, ты никогда не желал ее физически?

– Не думай, что Бабочка непривлекательна; просто у нас об этом никогда речи не шло. Да, так тоже бывает. Иногда мужчине кажется, что женщина прекрасна, но притом ему вовсе не хочется с ней спать.

– Ну да, ну да.

Беатрис явно не поверила.

– А у тебя что? – спросил я.

– Что у меня?

– Как обстоят твои дела с мужчинами?

– Я недоступна.

– Понятно.

– Слушай, если бы ты снимал про Бабочку фильм, кто бы в нем играл?

– Уилл Смит, – ответил я не задумываясь, как будто давным-давно решил.

– Он на тебя совсем не похож.

– Да, для него это была бы непростая задачка. Но, думаю, он бы справился.

– По-моему, Гари Олдман лучше бы подошел. Или Джон Малкович.

– Нет, ты подходишь к делу слишком буквально. И они чересчур стары. И потом, это другой фильм.

Беатрис рассмеялась.

– Фильмы вообще не похожи на книги, – продолжал я. – С тем же успехом можно организовать самый неожиданный кастинг.

– Показать тебе, где водится чудесный йогурт? – спросила Беатрис. – Или предпочитаешь мороженое?

– Мороженое, – ответил я, чтобы продемонстрировать свою независимость.

– Тогда пошли. Tally-ho!

Кому: Бенджамин Констэбл

От кого: charlesstreetny15@hotmail.com

Тема: Подсказка

Отправлено: 08-25-07 09.13 (GMT -6)

Дорогой Бен Констэбл, я вижу, ты привыкаешь к ритмам, формам и запахам Нью-Йорка и уже побывал на некоторых улицах из моего прошлого. Теперь я хочу пригласить тебя в другое место, где ты уже прошел пару раз, возможно, не заметив (хотя там приятно побывать, и оно имеет несомненное значение как для моей жизни, так и для всего города).

Это часы, немелодично отбивающие время на верхушке башни из красного кирпича и белого гранита, который привезли из Южной Германии в Гринвич-Виллидж. Такая неоготическая причуда архитекторов Фредерика Кларка Уизерса и Кальверта Во, удивительное здание, построенное в 1883 году на Джефферсон-Маркет и много лет считавшееся одним из красивейших в США. Его официальное название – Суд третьего судебного округа, но во второй половине двадцатого века им перестали пользоваться, что символизируют стрелки часов, которые много лет неподвижно указывают на двадцать минут четвертого.

Не считая постоянного присутствия этих часов в пору моего детства как вехи ландшафта, осеняющей сад, где я впервые трудилась на благо общества, а еще сидела с книжкой, они непосредственно связаны с жизнью женщины, которая меня воспитала.

В конце 1959 года Ютака Сасаки с берега Сумимото, его жена Кимико и восемнадцатилетняя дочь Кеико присутствовали на вечеринке на Пятой авеню. Кеико отчетливо помнила, как одна женщина сказала величавому мэру, Роберту Ф. Вагнеру-младшему, курившему сигару: «На Рождество нам бы больше всего хотелось, чтобы часы на здании суда снова заработали». Так началась кампания, которая привела к реставрации здания и открытию библиотеки Джефферсон-Маркет. Часы впервые за несколько десятков лет зазвонили 15 марта 1964 года, в тот самый день, когда Кеико Сасаки вышла из клиники с неприятной новостью об опухоли в брюшной полости – так было положено начало конца. «Проклятые часы, – подумала она. – Если бы они так и остались на двадцати минутах четвертого, я бы жила долго и счастливо».

Какое необычайно жизнеутверждающее удовольствие – писать тебе, Бен Констэбл, и хотела бы я тянуть и дальше. (Ты знаешь, что самая короткая переписка была между Виктором Гюго и его издателем? Гюго, желая знать реакцию публики на выход «Отверженных», послал в редакцию телеграмму с одним-единственным вопросительным знаком, а издатель ответил восклицательным.) Но, опять-таки, есть мысль, которая заставляет меня оторваться от бесконечных отступлений и вернуться к реальности. Это путь к зловещему сокровищу; подсказку можно найти в отделе домашней птицы в библиотеке, близкой моему сердцу (угадаешь, какой?), в малоправдоподобной книге автора по фамилии Райт (не знаю, какого он пола).

А теперь, милый мой, я вновь грущу, что нужно с тобой расстаться, пока ты ищешь очередной фрагмент моих зловещих мемуаров. Но потом мы встретимся вновь…

Целую, целую, целую!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Библиотека на Джефферсон-Маркет выглядела именно так, как описала Томоми Ишикава. И я действительно проходил мимо, не обращая внимания. Доказательство того, что мне недостает наблюдательности даже на самые очевидные вещи.

Я никогда раньше не видел Кота в библиотеке, но, кажется, он чувствовал себя как дома. Впрочем, познаний о десятичной классификации Дьюи ему явно недоставало, и, когда я попросил Кота отвести меня к отделу, посвященному домашним птицам, он взглянул непонимающе, сел и принялся лизать правую переднюю лапу. Я был слишком смущен, чтобы попросить помощи у библиотекаря, но других вариантов не оставалось.

«Книга о домашней птице» Райта (636.522) представляла собой увесистый том о курах, который, судя по всему, много лет не снимали с полки. Под обложкой ничего не лежало, зато посередине я обнаружил склеенные вместе страницы – пачку примерно в полдюйма толщиной. Несколько страниц в начале и в конце остались нетронутыми, но я догадался, что другие, между ними, вырезаны по центру, чтобы устроить тайник (не такой уж затейливый, но, по крайней мере, неочевидный). Кот с интересом наблюдал за мной. Я вытащил ручку Бабочки (больше по привычке, чем из необходимости), проколол дырочку в правом верхнем углу и аккуратно провел по странице донизу, стараясь причинить как можно меньше вреда и так уже пострадавшей книге. В тайнике оказался небольшой коричневый конверт, а в нем – крохотная записная книжка, раньше я таких не видел. Я вернул «Книгу о домашней птице» на место, предназначенное для нее десятичной классификацией Дьюи, а затем мы с Котом вышли и отправились во французское кафе на углу, на перекрестке Одиннадцатой и Четвертой улиц, где я встречался с Беатрис.

Я пил пиво и читал.

Это история убийства.

До нынешнего дня я полагаю, что у меня не было иного выбора, кроме как убить доктора Бастида. И недостаток выбора, возможно, каким-то образом оправдывает мой поступок, хоть я не отрицаю, что сама хотела его убить. А главное, знаю, что никогда бы не задумала убийство по необходимости или из мести, если бы уже не отведала несколько раз это изысканное и жестокое лакомство. Горестная правда заключается в том, что я искала повода угоститься им снова. Поэтому принялась обдумывать план и в конце концов исполнила его. Я не снимаю с себя вины, просто объясняю причины, и они недостаточно оправданны.