Том Вулф - Голос крови

Примерно через полчаса Лантье понимает, что зря думает, будто они с Жислен говорят о Филиппе, – потому что за все время Жислен не вставила ни слова. Он изливал боль и растерянность ей в уши, как в две воронки… Этот обиженный диалог с самим собой ничего не изменит. Только расстроит Жислен и пошатнет ее уважение к отцу. Лантье моментально вспоминает аксиому: родители ни в чем не должны признаваться детям… никогда! и ни за что!

Но не признаваться самому себе он не может… в приливе раскаяния.:::::: В чем беда Филиппа? Все ведь так очевидно, правда? Беда в том, что я отпустил его в школу «Ли де Форест». Мой чудесный домик в стиле ар-деко расположен на участке этой школы. И я знал, что у нее… не самая лучшая слава, но постоянно твердил себе: «Да что там может быть такого уж плохого?» Правда в том, что на частную школу я бы никак не смог выкроить. Все до последнего доллара сожрал ардекошный особнячок, в котором я могу чувствовать себя, насколько хочу, французом… и, конечно, Филипп прогнулся под давлением этих Антуанов и Франсуа Дюбуа. Он не может за себя постоять. Конечно, он в отчаянии. Конечно, хватается за любую защиту. Конечно, превращается в креола. И я этому не мешаю… естественно… Господи… естественно… для меня. Ну, будь же, черт возьми, мужиком! Продай этот дом ради спасения сына!.. Но ведь уже поздно… Цены на недвижимость в Южной Флориде упали на тридцать процентов. Все, что я выручу с продажи, до последнего цента, заберет банк, и я еще останусь им должен… Но за всеми этими расчетами мне виден притаившийся людоед-обжора: «Нет, не отдам ни за что!»::::::

Лантье, едва не плача, говорит:

– Жислен, мне кажется… мне… ыэы… пора готовиться к завтрашнему занятию, и, думаю…

Жислен избавляет его от дальнейших мук:

– Я пойду в гостиную почитаю на завтра.

Она уходит, и взгляд Лантье застит туман. Конечно, она хотела побыть с ним рядом и убедиться, что он справился с тяжкими раздумьями и беспокойством.

Лантье и вправду нужно готовиться к паре занятий. Первое – на тему «Триумф французского романа девятнадцатого века». В аудитории будут сидеть отнюдь не светочи интеллекта. Во Всемирном университете Эверглейдс таких вообще нет.

– Папа, иди сюда! Скорее! По телевизору говорят! – кричит из гостиной Жислен. – Беги скорей!

Лантье выскакивает из кабинета и плюхается на кушетку в гостиной рядом с Жислен.

– Merde!

Из разошедшегося шва большой квадратной подушки, на которую уселся Лантье, полезла набивка, и он тут же подумал о том, каких денег стоит перетяжка и что сейчас он не может потратить столько на эту чертову кушетку…

На экране телевизора, несомненно, школа «Ли де Форест»… ну и сцена … крики! вой! толпа что-то скандирует! Добрая сотня, как кажется, полицейских пытается оттеснить толпу… море черных лиц, неговских и всех мыслимых оттенков коричневого, от нега до смуглого, и все, что между… орут и завывают, и эта толпа, они все молодые – с виду это ученики школы, кроме одной группы черных – те точно не могут быть из школы – на вид им где-то по двадцать с лишним, а кому-то уже и за тридцать. Десятки, как кажется, полицейских машин с гирляндами маячков на крышах, выстреливающих эпилептическими сериями красных, синих и ослепляющих белых вспышек… нестерпимо! эти вспышки белого! Но и на долю секунды творящееся на экране не дает Лантье отвлечься от страданий, какой у него старый и маленький телевизор в сравнении с нынешними телевизорами у людей – у всех уже плазмы, что бы то ни значило, вместо неуклюжих ящиков с кинескопами, или что это там выпирает сзади, как уродливый пластиковый круп… и у всех сорок восемь дюймов, шестьдесят четыре дюйма, что бы там ни мерилось – все это в мелкой шинковке за секунду. А на экране – настоящий мятеж… плотная фаланга полицейских, целая армия… никогда не видел столько полиции в одном месте… сдерживает толпу орущих – и это все ученики! – сплошь неговски коричневые и смуглые юные лица с широко распахнутыми ртами, изрыгающими истеричный вой… полицейские машины со всех сторон… гирлянды и гирлянды тревожных огней на крышах… Камера фокусируется на центре сцены… показывает забрала полицейских шлемов, прозрачные щиты… переднюю цепь черных, коричневых, мулатистых и светло-кофейных юнцов и une fille saillante comme un boeuf [19], напирающих на стену щитов… против полицейских они кажутся такими мелкими, эти орущие гусята-школьники…

– Qu’est-ce qui se passe? (Что происходит?) – спрашивает Лантье. – Pourquoi ne pas nous dire? (Почему нам не говорят!)

И будто по сигналу вой толпы перекрывает возбужденный женский голос – журналистку не показывают, – который говорит:

– Очевидно, хотят оттеснить толпу – им нужно вывести учителя, как нам сказали, его фамилия Эстевес и он преподает обществоведение, – его нужно сейчас вывести из здания и посадить в полицейский фургон, чтобы отвезти в отделение…

– Эстевес! – говорит Лантье по-французски. – Обществоведение – это учитель Филиппа!

– …но не говорят в какое. Главное, что их сейчас заботит, это безопасность. Учеников распустили примерно час назад. Занятия на сегодня закончены. Но вот толпа учеников, они отказываются покинуть территорию школы, а это старое здание, оно возводилось без учета требований безопасности. Полиция опасается, что учащиеся сделают попытку ворваться в здание, где все еще находится Эстевес.

– Скорее бы они его оттуда вывезли! – говорит Лантье. – Полиция не сможет долго сдерживать такую толпу детей!

– Папа, – говорит Жислен. – Это запись! Дело было часов пять-шесть назад, так выходит.

– А-а-а… да, – соглашается Лантье. – Верно, верно…

Он поднимает глаза на Жислен.

– Но Филипп ничего об этом не сказал… ни слова!

Жислен не успевает ответить, как снова звучит телеголос:

– Полагаю, сейчас Эстевеса попытаются вывести. Вон та маленькая дверь на первом этаже – она открывается!

Камера наезжает… похоже на дверь какой-то подсобки. Отворяясь, она создает небольшую тень на бетонной поверхности… Выходит полицейский и оглядывается по сторонам. Еще двое… и еще двое… и еще двое… потом еще трое протискиваются в тесную… нет, это не трое полисменов, а двое, крепко ведут под руки плотного лысоватого светлокожего мужчину, запястья которого, очевидно, скованы за спиной наручниками. Хотя на макушке у него уже светится плешь, на вид ему не больше тридцати пяти. Он идет задрав подбородок, но с невероятной частотой моргает. Белая рубашка, подол которой, похоже, выбился из штанов, обтягивает бугристую грудь.

– Вот он, – восклицает телекомментаторша. – Этот учитель, Хосе Эстевес! Преподаватель обществоведения в школе «Ли де Форест». Он арестован за то, что, как нам сказали, ударил ученика перед всем классом и потом повалил его на пол и практически обездвижил каким-то захватом за шею. Полиция смыкается вокруг него, образуя такую… ээ… фалангу, чтобы защитить его и довести до полицейского фургона.