Фаусто Брицци - 100 дней счастья

Нашего стола, заваленного домашними заданиями студентов, которые она читает и правит с почти священным вниманием.

Ее искренних слез, когда она смотрит телевизор и слышит о несправедливости, насилии, маленьких пенсиях и несчастных безработных.

Ее фанатизма по Ренато Дзеро [10].

Ее смеха, подчеркивающего милые ямочки на щеках.

Когда мы тушим свет, и за минуту до того, как заснуть, она, точно коала, обвивает мою руку.

Ее тонких и крепких ног, которые, к сожалению, слишком часто скрываются за длинными юбками.

Когда по утрам, прежде, чем идти на работу, она говорит мне «пока, любимый», как бы напоминая, что «любимый» – это я и никто другой. Такого уже давно не случалось. Я сам виноват. Случится ли это снова?

Продолжать можно бесконечно. Я даже не думал, как многое мне нравится в Паоле. Я выучил ее почти наизусть, но моя любовь не угасла. Ведь исследователи Данте умудряются выучить наизусть всю «Божественную комедию» и начинают ценить ее еще больше.

Паола – моя «Божественная комедия».

Надеюсь, что рано или поздно она позволит мне выйти из Чистилища, в которое я себя загнал.

Теперь я сплю не больше пяти часов.

Беспокойство и бессонница играют мне на руку, ведь я веду обратный отсчет. Три часа каждый день – набегает немало. Само собой, поскольку обычно речь идет о часах с четырех до семи утра, то я провожу их в одиночестве.

Книги. Я составил список книг, которые купил, но так и не прочел. Я начинаю читать, и через десять страниц бросаю. Литературная апатия – хронический и окончательный диагноз. Я могу сосредоточиваться на чтении недолго – ровно столько, сколько нужно, чтобы прочесть историю Дьяволика.

Фильмы. Я пересматриваю Хичкока, Кубрика и Спилберга. Все остальное – ерунда, которую можно смотреть только от нечего делать или по работе. Вчера настала очередь фильма «Дуэль». Как много совпадений, я сразу отождествил себя с героем. Это я, я пытался бежать от дружищи Фрица, а он преследовал меня, устроившись за рулем грузовика-убийцы.

Когда начинает светать, я снова сижу за компьютером и лазаю в интернете.

И гуглю, гуглю одни и те же страшные слова.

Сегодня я узнал, что в мире каждый день рождается примерно 365 000 детей и умирает около 155 000 человек. То есть каждый день нас больше на 210 000 человек, что почти вдвое больше, чем жителей города Латина. Жизнь – как остановка метрополитена: кто-то спускается на станцию, кто-то поднимается вверх, кто-то заходит, кто-то выходит. А народа все больше и больше, пока в один прекрасный день станцию не разорвет. Дурацкая, но точная метафора.

Еще я нашел отличный сайт, который позволяет с абсолютной точностью рассчитать день твоей смерти, и все благодаря статистике. Нужно заполнить анкету, указав дату рождения, город проживания, работу, количество пережитых операций, болезней, наличие аллергии. Потом добавить даты смерти всех близких родственников, о которых есть данные, и причины их смерти.

Ввожу свои данные и нажимаю «энтер».

Жду.

Вот и дата моей предполагаемой смерти.

2 июля 2038 года.

Дурацкий сайт.

Я замираю, уставившись на экран.

Гугл.

2 июля 2038 года.

Год чемпионата мира по футболу. Как раз отыграют четвертьфинал. Я не смогу посмотреть полуфинал и финальную встречу. Это никуда не годится.

К счастью, я до этого не доживу.

Коррадо решил уговорить нас с Умберто прыгнуть с парашютом. Сам он прыгал уже более ста раз, у него есть свидетельство инструктора, хотя он этим и не занимается. Я соглашаюсь. Умберто – нет. Он будет ждать нас на земле и снимать на камеру, как мы приземлимся. Коррадо объясняет, что прыгать мы будет вдвоем, в связке. Он обращается со мной, как с заболевшим ребенком. Мне это совсем не нравится. Я выговариваю ему, и он обижается.

– Мне хотелось, чтобы ты провел день по-новому!

Я подтверждаю свое намерение сигануть в пустоту. Спрашиваю, не хочет ли Паола присоединиться, но ей нужно проверять работы студентов. Она бы все равно не поехала. С тех пор как я прокололся с синьорой Морони, она не выносит Коррадо.

Перед тем, как отправится на поле, я задаюсь резонным вопросом: кто изобрел парашют?

Мог бы и догадаться: Леонардо.

В «Атлантическом кодексе» мой любимый изобретатель записал, что «если у человека есть шатер из льняного полотна шириной и высотой в двенадцать локтей (примерно семь метров) с четко зафиксированной базой, которая позволяет куполу оставаться раскрытым, то человек сможет бросаться с любой высоты без опасности для себя».

Прыжок, который Коррадо заказал для меня, предназначен для начинающих и называется «тандем», потому что я буду прыгать вместе с инструктором. Сначала мы поднимемся на «Турбо-Финисте» на высоту 4200 метров, а потом прыгнем. Минута свободного падения, после чего Коррадо раскроет парашют, примерно в 1500 метрах от земли.

Страшно. Само описание процесса уже пугает.

Пока мы залезаем на борт крошечного самолета, Коррадо старается меня подбодрить.

– Прыгать с парашютом – это все равно что заниматься любовью с небом.

– Спасибо, дружище. Я ценю твои усилия придумать красивую метафору, но от страха это не спасает.

– Кончай, мы уже на борту.

Аэроплан летит до нужной высоты всего пятнадцать минут.

Пока мы готовимся, кто-то распахивает дверь.

Без малейшего предупреждения Коррадо сталкивает меня в пустоту. Клянусь: если выживу, задушу его голыми руками.

Через секунду я понимаю, что происходящее словами не описать. «Лететь вниз» совсем не то, что «падать», как можно подумать. Скорее, это как «плыть». Я даже могу передвигаться в воздухе и кружиться, прямо как под водой. Коррадо что-то кричит, но я не слышу. Шестьдесят секунд полного транса. Я – небесный пловец, мне нравится кружиться, кувыркаться, и мой сиамский близнец-инструктор вынужденно следует за мной. Потом Коррадо раскрывает парашют, магия заканчивается, и начинается совсем другое. Все мы привыкли видеть землю сверху из иллюминатора самолета, но без этого фильтра она совсем другая. Мы медленно скользим все ниже и ниже, мой опытный друг управляет полетом, мы совсем рядом с аэропортом, от которого стартовали.

– Ну как? Тебе понравилось?

– Почему ты раньше никогда меня не звал? – спрашиваю я с довольной миной.

– Потому что ты жуткий трус!

И это правда. Я вдруг понимаю, что всю жизнь только и делал, что трусил. Потом Коррадо показывает мне фильм, снятый камерой, которая была закреплена на мне и снимала мое лицо. На записи я целую минуту смеюсь. А я и не заметил. Я плаваю в небе и смеюсь, как младенец, когда его щекочут.

Представьте себе бессмысленный майский день, когда небо готово обрушить на землю целое море тропических слез. Сегодня именно такой.