Лия Флеминг - Забытые письма

Роза была несгибаема.

– У нас больше нет сына. Мы будем пахать землю, собирать урожай, весна будет сменять зиму, а лето – весну, и неважно, с нами он или нет. Зерно и молоко нужны всегда. Мы проживем – как живем сотни лет, полагаясь на милосердие Господне, доверяясь учению Его, что жить следует в мире. У нас есть наши девочки, есть друзья, они помогут. Братья по-прежнему уважают нас. Любому человеку этого и достаточно.

Гай снял с крючка соломенную шляпу и лишь молча кивнул в ответ. Да как же она может быть такой бесчувственной?

Сельма чуяла, что фильм станет шедевром, с того самого момента, как в руки Уильяма Уайлера попала «Миссис Минивер» Джен Стратер.

Она от души хохотала над тем, как изображено британское общество: тихая английская деревня, домики, укрытые соломенными крышами и усаженные розовыми кустами, высокосветский выговор. Как бесконечно далеко от той жизни, какую она знала – и все же, подумалось ей, леди Хестер и мама ведь как-то сумели выстроить мост над сословной пропастью. Голливуд нарисовал идиллически безмятежную картинку доброй старой Англии с ее забавными обычаями, но вот атаки Люфтваффе и страдания мирного населения здесь поданы были реалистично.

Они снимали эпизод в разбомбленной церкви, стойко и храбро сражались с огнем, а Грир Гарсон так достоверно играла аристократку из высшего общества – хозяйку поместья, притом что на съемочной площадке все прекрасно знали, что сына играет ее любовник! Как убедительно ее решительная героиня бросает вызов судьбе, когда дом ее разрушен, не теряет присутствия духа, мужественно следует духу Дюнкерка – по задумке режиссера фильм должен был побудить американское общество к активным действиям.

Как обычно, Сельма играла роль второго плана – в эпизоде, где викарий страстно призывает соотечественников встать под ружье. Для тех, чьи близкие оказались в Европе, это была хорошая пропаганда, а те, чьи сыновья оказались в Тихом океане, наоборот, хотели, чтобы студия призывала атаковать японцев, а не отправлять снова солдат в Европу.

Сельма не разделяла чувств ни тех, ни других. Она уже видела все это, все пережила, и сердце ее принималось ныть при виде молодых мужчин, снова одевшихся в военную форму. Да еще и Шери записалась в американский Красный Крест за границей. Конечно, она гордилась таким решением дочери, но, с другой стороны, ее переполнял страх. Лайза успокаивала, что девушек стараются беречь, но если ее отправят в Лондон, бомбежки могут оказаться еще опаснее, чем линия огня!

Лайза тревожилась за своего жениха, который служил во флоте. Сельма по-прежнему жила в помещениях прислуги Каса-Пинто, радуясь, что у нее есть такое пристанище, где можно укрыться от жизни в павильонных декорациях.

Ограничения военного времени коснулись и съемочных павильонов: нельзя использовать металлические конструкции; стены можно делать только из хлипкого картона; гвозди расходовать экономно, а все, что по сюжету оказывается потопленным в ходе сражения, следует извлечь, восстановить и использовать в других съемках. Съемки с искусственным снегом максимально ограничить, ибо это неоправданный расход сухих зерновых завтраков. Все натурные съемки проводить поблизости, и если сюжет разворачивается в другой стране, прибегать к декорациям – никаких выездов на места. Предпринимались защитные меры против нападения с воздуха, но в целом жизнь продолжалась, и война казалась всего лишь каким-то незначительным неудобством. Кино продолжали снимать – кино нужно для поддержания духа.

Стараясь не думать о том, что Англия снова воюет, Сельма пыталась сохранить в сердце лютый холод к своим соотечественникам, но новости пробирали ее до дрожи. На съемочной площадке она встретила двух маленьких беженок, Синтию и Мэвис, – родители-евреи переправили их к родственникам, работавшим на киностудии; у девчушек был прекрасный британский акцент, и их брали на роли школьниц. Ну разве может она винить этих невинных детей в том, что произошло с Фрэнком столько лет назад?

С некоторыми соседями судьба обошлась менее благосклонно. Живших в Америке японцев собрали на ипподроме в Санта-Анике и содержали как военнопленных. Вскоре их отправили в лагерь подальше в горы – с глаз долой. А Сельма знала многих из них – добрые, тихие, трудолюбивые люди, а теперь их заклеймили и выслали как «врагов».

Она написала тете Рут горячее письмо, рассказав, что все знает о Фрэнке, и спросив, что же они собираются делать. Тетя ответила ей, что смертную казнь в армии за такие поступки, как тот, что совершил Фрэнк, наконец отменили. На это потребовалось десять лет политических дебатов. Рут без обиняков, в прямых йоркширских выражениях пояснила, что уже написала члену парламента от их избирательного округа о несправедливом решении по делу ее племянника.

«Сельма, не смей просто так сидеть и причитать! Делай что-нибудь. Пиши им, пиши, пиши без остановки! Настанет день, и дело пересмотрят. Это Фрэнк попросил перед смертью, чтобы тебе ничего не рассказывали. Ты для него была самой прекрасной. Эйса и Эсси не могли не выполнить его просьбу. И они ее выполнили – да, такой ценой. Но не вини никого за это!»

Когда Сельма узнала правду, гнев ее понемногу выветрился, лед в сердце стал таять. Но вот о той роли, какую Гай сыграл в военном трибунале, она не сможет забыть никогда – как и о роли во всем леди Хестер. Сельма никогда ей больше не писала. Не знала она, какие слова подобрать и о чем написать.

Все связанное с этой историей она хранила в особой коробочке тикового дерева, подальше от глаз Шери. Та еще слишком юна, чтобы нести на своих плечах эту печальную ношу. Выходит, она теперь так же укрывает дочку от этого наследия, как когда-то ее родители укрыли ее от позора и отчужденного молчания прежних друзей.

Рут писала, на площади Вязов по-прежнему нет никакого памятника, а теперь идет новая война – кто знает, когда получится наконец что-то решить. Может быть, более предусмотрительно будет подождать и новых имен, наверняка ведь те не замедлят появиться.

Сельма написала тете в ответ письмо с оправданиями, отправила посылку, доверху набив ящик консервами с лососем, сухофруктами и конфетами, печеньем, ветчиной, маслом. Хоть что-то она теперь может сделать для родственников. Они были так добры к ней когда-то, и так приятно теперь ответить им добром на добро. Вскоре она начала регулярно откладывать консервы и одежду – собирать посылочки за границу.

И пообещала тете, что Шери непременно навестит их, если ее перебросят в Англию. Хорошо будет, если дочка сможет увидеть родную страну – ее величественные холмы и родной запах коровьего навоза. Изящной подделке в «Миссис Минивер» так же далеко до настоящего Йоркшира, как ей, Сельме, до Луны!