Энн Пэтчетт - На пороге чудес

— Вот, — сказала Нэнси Марине, — возьмите солнцезащитный крем, а мне дайте гель от насекомых.

Марина взяла крем, но какой прок был от него теперь?

Как она ни остерегалась, все равно ее кожа стала темной, как у туземцев. Сейчас ее не узнала бы и родная мать.

— Послушайте мою жену, — сказал Ален, хотя сам отказался от крема. — Тогда у нас не было солнцезащитных средств. Доктора Раппа погубила меланома. Когда обратили на нее внимание, она уже распространилась везде, где только могла. Не знаю, сколько лет он провел в лодке без тента, защищенный от солнца лишь белой рубашкой и соломенной шляпой. Удивительно, как он сумел протянуть столько лет. Потом я приезжал в Кембридж, чтобы взглянуть на него, и он практически не изменился. Его интересовала собственная смерть, он увлекся ею. Делал записи. Тогда ему было за восемьдесят, и он уже не мог ездить в экспедиции. Когда я спросил его, по-прежнему ли он занимается медитацией, он ответил: «Почему сейчас должно что-либо перемениться?» Большинство не знает про эту привычку доктора Раппа: где бы он ни находился — у себя дома в Кембридже или в палатке под проливным дождем в окрестностях перуанского Икитоса, — он всегда медитировал. Он начал заниматься медитацией еще в те дни, когда это слово знали только горстка индийцев ну и, может быть, тибетцев. Он часто говорил, что внутри любого из нас есть компас и что наша задача — найти его и следовать его указаниям. Но мы, студенты, были как слепые котята, поэтому мы верили его компасу. У нас не было собственных стандартов, и доктор Рапп был для нас эталоном Человека. Конечно, мы никогда и не надеялись стать такими, как он, но цель была благородная. Сейчас я гляжу на эту реку и вижу, как он плыл с нами в каноэ. Мы плакали, как дети малые, из-за наших ссадин и мозолей, готовы были все бросить, но он продолжал двигаться вперед, не говоря ни слова. Потом он неожиданно и резко повернул лодку; мы едва не попадали в воду. Он высадил нас на берег, и не успели мы опомниться, как он прошел по мелководью и скрылся в джунглях. Исчез! А мы остались одни. Через десять минут он вышел. В его сумке был гриб — вид, неизвестный науке. Он записал координаты, сфотографировал место и вытер носовым платком нож, которым всегда срезал грибы с деревьев, — вернейший признак того, что открытие сделано. Все это он проделал с театральным пафосом, каждый его жест был прекрасен. Мы, мальчишки, помчались в джунгли, пытаясь понять, что он увидел и откуда узнал, что тут растут такие грибы. Когда мы спросили у него, он ответил: «Я всегда гляжу по сторонам. Мои глаза всегда открыты» (Ален Сатурн растрогался от собственных воспоминаний). «Мои глаза всегда открыты». Вот таким был его урок. Те летние месяцы стали самыми счастливыми в моей жизни.

Глядя при ослепительном свете солнца на берега реки, на непроходимые джунгли, Марина представила себе тот давний эпизод. Ведь сорвать тот неизвестный науке гриб в чаще джунглей было так же невероятно и бессмысленно, как вытащить из цилиндра фокусника взрослую овцу.

Истер, стоявший у штурвала, повернулся и помахал ей рукой. Беноит высматривал птиц среди деревьев.

— Почему вы не ездили с ним после этого?

— Из-за малярии, — ответил Ален и вздохнул, вспоминая давние годы. — Я заболел в Перу летом после первого курса. Доктор Рапп болел малярией много раз, он и сам сбился со счета. Он сказал, что я быстро поправлюсь, но все получилось иначе. Вернувшись домой, я пропустил целый семестр. К лету, когда доктор Рапп набирал группу, я был здоров на девяносто пять процентов, но отец не пустил меня. И я не в обиде на него. Он считал, что защищает меня от опасностей, и мне не удалось его переубедить. Отец никогда не путешествовал, не видел мира, поэтому не считал предосудительным оградить меня от этого.

Нэнси Сатурн взглянула на мужа. На ее подбородке и возле ушей оставались мазки нерастертого крема. Она выждала еще минуту и спросила:

— Ты закончил?

— Это лишь несколько памятных эпизодов, — сказал он.

— Я слышу этот рассказ не в первый раз, и меня всегда не устраивают две вещи.

— Какие? — удивился Ален.

— Ну, во-первых, твой бедный отец. Почему ты всегда противопоставляешь его приземленность свободному духу Мартина Раппа? Ведь он не хотел, чтобы его сын, переболевший малярией, вернулся в джунгли, где подцепил эту болезнь. Я не считаю это преступлением.

Ален Сатурн внимательно выслушал жену и обдумал ее критические слова. Стряхнул с шевелюры какое-то насекомое, напоминающее длинноногого кузнечика.

— Ты по-своему права, — согласился он. — Но я рассказывал историю моей жизни, историю о том, как я сначала равнялся на отца, потом — на моего профессора, который был для меня кумиром. Я не умаляю роль своего отца. Это был большой труженик: кормил нас, дал нам возможность получить хорошее образование. Но если я вижу ролевой моделью доктора Раппа, то это мой осознанный выбор.

Нэнси выждала немного, потом пожала плечами. Казалось, такое признание дается ей с трудом:

— Я понимаю.

— Но я услышал твои слова. И я ценю их.

«Интересно, — подумала Марина, — они всегда так разговаривают, все годы их жизни в браке?»

Ее собственная семейная жизнь была короткой и давней, но она не могла представить себе, чтобы она и Джош Сью, двадцатилетние студенты, обменивались такими фразами.

— Ты сказала, что тебя не устраивают две вещи, — напомнил жене Ален Сатурн.

— Еще Энник Свенсон.

— Речь сейчас не о ней.

— Без нее немыслим всякий рассказ о докторе Раппе. Твоя история примечательна и тем, что ты рассказываешь, и тем, что оставляешь за скобками.

— Я оставляю за скобками личные моменты в его жизни. Они не имеют отношения к науке и не касаются меня самого.

— Вы только послушайте его! — воскликнула вторая доктор Сатурн и повернулась к Марине: — Что это такое?

Она снова повернулась к мужу:

— Это касается тебя на сто процентов. Когда человек, ставший ролевой моделью, берет с собой любовницу во все экспедиции, где участвует дюжина мальчишек, и ты — один из тех мальчишек, то это тебя касается. И потом ты приходил к своему кумиру домой и обедал с ним и его женой.

— Доктор Свенсон была его любовницей? — переспросила Марина.

От этих слов у нее остался кисловатый привкус во рту.

Какое ужасное и какое неправильное слово!

Любовница — это женщина, которая ждет любовника в номере отеля.

— Именно это я имел в виду, говоря о личном аспекте, — язвительно заявил Ален.

— Миссис Рапп живет в Кембридже, у нее три дочери. Ей девяносто два года. Мы посылали ей к Рождеству грейпфруты. Я не говорю, что у людей не бывает увлечений, даже у очень приличных людей. Мы тоже, к счастью, попали в эту категорию. Но мы не должны рассказывать историю жизни человека и выбрасывать из нее то, что нам не подходит, а оставлять только устраивающие нас факты. Он был великим ученым, кто спорит, он обладал мощной харизмой, но при этом изменял направо и налево двум женщинам. Признаться, меня это раздражает. Человек, которого ты считаешь примером для себя, был всю жизнь бабником.