Энн Пэтчетт - На пороге чудес

Как это сделал тот, самый первый мотылек, который прежде ел что-то другое?

Марина прижалась к коре сильнее; что-то кольнуло в ее верхнюю десну, но она не испугалась.

Ей не семьдесят три года. Она совсем не старая.

Много женщин рожают в ее возрасте и без этой коры.

Как бы равнодушно она ни относилась к продолжению рода, к научному эксперименту у нее было совсем другое отношение.

Сейчас ей захотелось, чтобы у нее в руке оказался сотовый телефон со спутниковой связью. Она немедленно позвонила бы мистеру Фоксу и рассказала о новых перспективах.

Доктор Буди похлопала ее по плечу:

— Для первого раза достаточно. Иначе это отразится на кишечнике.

Нэнси дала ей ватный тампон, запечатанный в пробирке:

— Потом возьмите мазок и просто оставьте пробирку на моем столе.

Марина пощупала свои губы и кивнула.

— Андерс тоже приходил сюда? Пробовал кору?

Ее собеседники переглянулись, и Марине почудилась краткая вспышка неловкости.

— Его интересовала наша работа, — ответил Томас. — С самого начала. Он приходил сюда с нами, пока мог.

— Я хочу посмотреть на место, где он похоронен, — заявила Марина, надеясь, что это где-то здесь, среди мартинов. Прежде она не спрашивала про его могилу — не была уверена, что выдержит это зрелище и сознание того, что Андерс лег в эту землю навеки. Но ей было бы легче думать о его могиле, если бы она находилась в таком чудесном месте.

Тогда она написала бы Карен, как тут светло и красиво.

— Ах, — сказала Нэнси, ковыряя землю носком теннисной тапки.

— Мы не знаем, — сказал Томас.

— А кто знает? Доктор Свенсон?

Затянувшееся молчание нарушила доктор Буди. Она была не из тех, кто перекладывает на других тяжелые вопросы:

— Лакаши хоронят умерших во время ритуала. Они забирают покойника, берут с собой раппы. Для них это сакральная церемония.

— Но ведь Андерс — не лакаши, — возразила Марина. Она представила себе, как его положили на импровизированные носилки и унесли в те самые, ненавистные ему, джунгли. Гулливер умирает, и его уволакивают лилипуты. — Тут есть разница, огромная разница.

Она сказала это, а сама подумала, что разницы нет: он умер, и все.

— Они очень уважали Андерса, — сказал Томас, похлопав ее по плечу. — Они наверняка оказали ему все почести.

— В ту неделю непрестанно лил дождь, — сказала доктор Буди. — Было очень жарко. Лакаши не стали бы хоронить его там, где просили мы, а мы сами не могли его похоронить.

— И вы просто отказались от него, — она ясно увидела Карен — как она медленно садится на кухонный пол, обнимает собаку. Карен почувствовала это даже тогда, хотя никогда не видела этого места. — Но доктор Свенсон сообщила в своем письме, что он похоронен по христианской традиции. Я плохо знаю, ходил ли он в церковь, но сомневаюсь, что он хотел быть похоронен в джунглях кучкой туземцев, поедающих грибы.

— Она так написала, чтобы вас утешить, — сказала доктор Буди.

— Пойдемте назад, — сказала Нэнси и обняла Марину.

Потерю невозможно осмыслить.

Потери случались и случаются в тысяче вариантов, и единственный выход — понять, что к ним нельзя привыкнуть.

Карен Экман хотела, чтобы Марина поехала в Бразилию и выяснила, что произошло с ее мужем.

Но сейчас, попав сюда, Марина поняла смысл того, что доктор Свенсон сказала ей в ресторане: могло быть все, что угодно, любая лихорадка, любой укус.

В том, что Андерс умер, не было ничего удивительного. Удивительно то, что остальные ухитряются жить в таком месте, к которому они непригодны по своей природе.

Карен хотелось верить, что ей станет легче, если она узнает, отчего умер Андерс и где он похоронен.

Но этого не случится.

Марине еще нужно придумать, как сообщить ей об этом.

Марина вернулась на веранду со вкусом мартинов на языке и обнаружила, что Истер проснулся и ушел.

Она поискала в постели очередное письмо Андерса, но ничего не нашла.

Истер наверняка хвастался своими синяками перед другими детьми. Она представила, как он кладет на землю две палочки очень далеко друг от друга, чтобы показать, какая длинная была змея…

Интересно, в какой момент своего детства он потерял слух, понимал ли, что такое язык, и мучился ли без него, когда хотел рассказать удивительную историю?

Интересно, как теперь он вспоминает об анаконде — с ужасом, как интересное приключение, или, может, никак не вспоминает, разве что как причину тупой боли в груди…

Марина поняла, что совсем не знает мыслей Истера.

Его кошмары прекратились после истории со змеей. Он больше не кричал во сне — возможно, благодаря амбиену или удобной кровати.

А может, после того как его сдавила анаконда и он едва не умер, ему было уже нечего бояться.

Марина услышала, что ее зовет доктор Свенсон.

Она вышла и оперлась на перила веранды.

Рядом с профессором стоял туземец в шортах и серой футболке с разводами от пота. Мужчины надевали футболки, чтобы прилично выглядеть. Конечно, к доктору Свенсон нельзя являться полуголым. Он держал обеими руками красную спортивную сумку.

Глядя на пришедших с высоты десяти футов, Марина удивилась, как это она могла не заметить беременность своей наставницы.

Ведь живот был огромный.

— Вас не было несколько часов, доктор Сингх, — сказала доктор Свенсон.

— Мы беседовали о многих вещах, — ответила Марина, намереваясь спросить ее о похоронах Андерса и о том, кто оплачивал работы по созданию противомалярийной вакцины.

Но стоявший рядом с доктором Свенсон мужчина то и дело приподнимался на цыпочках, крутил в руках сумку, извивался так, словно по нему ползали муравьи.

— Мы поговорим потом, доктор Сингх. Там далеко идти. Надо торопиться. Мне нужно, чтобы вы пошли со мной.

— Какая-то проблема?

Проблема явно была.

Мужчина буквально стонал.

Марина слышала это сквозь гудение насекомых, хотя он всячески старался сдерживать стоны и стоять тихо.

Доктор Свенсон не только убедила лакаши участвовать в испытаниях, они еще и боялись ее, как когда-то боялись все интерны.

— Вам это понравится, — сказала доктор Свенсон и направилась к тропе, по которой пришла сюда. — Это как раз ваша область, — добавила она на ходу.

Марина сбежала по ступенькам.

Доктор Свенсон не ждала ее и продолжала говорить:

— Я помню, как вам хотелось заняться тут медицинской практикой. Кажется, у нас появилась такая возможность.

Даже теперь, на шестом или седьмом месяце беременности, доктор Свенсон шагала так быстро, что Марина с трудом ее догнала, потому что все время смотрела под ноги, боясь споткнуться.

— Я этого не говорила.

Доктор Свенсон остановилась и посмотрела на нее.

Мужчина окаменел от волнения.

Надо было срочно идти дальше.